Банда незамеченной прошла по внутренним помещениям кафе к заднему выходу. На вечерних улицах поселка было малолюдно. Никто не обратил внимание на группу молодых людей, одетых, как работяги, спешащих скорее всего с поздней работы под ласковый бочок к своим женам. Стройцеховский газик ожидал компанию на окраине поселка. Призрак проследил за бандитами до их обычного места пребывания в задних помещениях котельной. Там они приняли на грудь по стакану портвейна и разошлись по своим квартирам.
Благодарю дедка и ухожу со связи. Фух, ну и дела! Панок перешел уголовный «рубикон» — стал убийцей. Зверь, вкусивший крови, опасней стократно. Теперь ему ничто не помешает спровадить меня с этого света навсегда.
Странные чувства меня охватили. Странные и мерзкие. Наверное, так чувствовали себя воины, покидающие поле боя и оставляющие своих товарищей на верную гибель. Пытаюсь оправдаться перед собой терминальными пятнами и волей случая — не помогает. Сидящий рядом Вовка с испуганной моськой тормошит меня:
— Ты почему такой бледный?
Не отвечаю ему и выбираюсь по проходу в заднюю часть автобуса. Вовка понятливо остается на месте, хоть и поглядывает озабоченно в мою сторону. Здесь перевозились хоккейные реквизиты, всякие полезные вещи, тут лежала чья-то гитара. Без всякой мысли беру ее в руки и сажусь на свободное от вещей сиденье. Ребята впереди по-прежнему поглощены музоном с ресторанного концерта, хором напевают. А мне нужно… Просто не знаю, что мне нужно! Напиться бы до рвоты наизнанку. Как же мне плохо!
Подобрал мелодию и тихо с подвыванием запел:
…
А вот я уже в Элизиуме! Мой хранитель стоит передо мной без облика совсем. Брезгует в моем виде быть, стервь! Я ему рычу прямо в мутное лицо:
…
Выныриваю из забытья. Ощущение в горле, будто я орал. Пацаны сбежались и обступили меня, смотря удивленно-испуганными глазами.
— Паш, с тобой все в порядке? — беспокоится Жека.
— Ух, ты! Какая клевая песня! — восторженно высказывается Леха.
— Это Высоцкий, — с трудом проталкиваю через спазмирующее горло слова.
Странно, я не должен был тут промахнуться. Песня написана еще в 1972 году. Хоть какие-либо записи должны были быть и распространяться. Вон, как фарца зверствует. По виду даже у блатных было понятно, что слышат это в первый раз и от всего произошедшего в невероятном шоке. Знать бы, что я творил тут на автомате. Обнаглевший Леха жалостливо просит исполнить песню еще раз, терпеливо перенося мой злобный взгляд. Остальные тоже подключаются к упрашиванию. Хриплю им:
— Идите вы все в собачью задницу.
И откидываюсь на спинку, делая вид, что хочу поспать. Постояли, помялись и расселись неподалеку. Наверное, подумали, что я вдруг снова подорвусь и запою какой-нибудь крутяк. Ну прямо, как дети, честное слово. Блин, а кто же они? Вот я дуб!
Не знаю, помогла ли мне эта песня, или нет. Решил пустить развитие событий на самотек. Сам не буду специально лезть под перо Панка. Но если будет суждено не разойтись с ним, то так тому и быть. А было бы круто увидеться с Владимиром Семеновичем, пожать его руку, предостеречь от использования наркосодержащих лекарств. Пожил бы он еще лет двадцать-тридцать, меньше бы возникло грязи в нашем отечестве. С Визбором Лизок обещала познакомить, да и с «машинистами» интересно будет потусоваться. Если же Панок меня уконтропупит, то нужно постараться найти носителя-подростка в середине нулевых. Встречусь с Лорой раньше себя бывшего и уворую ее. Вдруг этот случай поможет другому мне прожить долго, хоть и менее счастливо.
Перед глазами вдруг всплыли сначала Лейсан, потом Юлия. Лиза — нежный душевный человечек, но не такая красивая, как Юлия. Какое-то притяжение у нее есть, но надо помнить, что она занята серьезным соперником. И это не Лешуков. Хотя, подозреваю, что ради красивой композиции она может поломать себе карьеру и остаться со мной. Юля, та еще терра инкогнита для меня, «черный ящик». Но, мне достаточно осознавать ее оглушающую красоту как сияние звезды. Боюсь, что с каждым днем я все больше буду погружаться в зону ее притяжения, не желая этому сопротивляться.
Бррр, надо отвлечься. Если буду думать о Юле, то не могу решиться на переход.
Внезапно перед моими глазами возник Чика таким, каким я его разглядывал в зеркале в первый день моей новой жизни. Я же так ничего и не придумал насчет него. Есть вариант с клинической смертью, когда я смогу перейти, а тело носителя с Чикой внутри врачи просто спасут. Шансы крайне малые, почти нулевые. С хранителем обсуждать этот вопрос бессмысленно. Он настроен резко отрицательно к моему желанию уйти отсюда.
Очнулся от тяжелых размышлений, когда Икарус рассекал по праздничной Москве. Тренера, ехавшие впереди нас в сашином жигуленке, уже растворились где-то в колбасных кущах. Может быть, причина тренерского эскейпа вовсе не в колбасе. У Шумилова с этим в магазинах было «все пучком». А, фиг с ними! Пусть творят, что хотят. Ребята сидели по своим местам и подремывали. А за окном проплывала февральская столица. Снега этой зимой выпало мало, и асфальт тротуаров был весь открыт. Люди в скромных, но вполне красивых и даже элегантных одеждах прогуливались по разукрашеными красными флагами и плакатами улицам. Заметно много строилось многоэтажек в «спальных» районах. Высокие одинаковые дома молочными зубами торчали в новых микрорайонах. Красивые своей геометрической законченностью, но какие-то скучные, равнодушные. Человеку, особенно начинающему, нужна среда с эмоциями. Лучше хорошими, но можно и злыми иногда. Не все же сладким насыщаться, можно и слипание одной важной дырочки заиметь.
Только не такие! Боже, какие же тупорылые плакаты на домах! Кто придумывает дебильные рожи с орущими ртами, призывающими честных труженников порвать себе всю жопу во имя какой-то далекой далекости? Можно подумать, что страна населена придурками, которые только такое обращение понимают. Представил такие плакаты во Франции, или в Японии. Они бы там все охренели, увидев подобное на своих улицах. В общем, язык победившей бюрократии, ловко запрягшей производительный класс в ярмо пустых обещаний.
Вовка тоже таращит глаза в окно. Обычный такой пацан, прикольный, очень доверчивый. За меня пойдет в огонь и в воду. И погибнуть может из-за меня. Нет уж, надо исключить его из связки со мной. Придется с ним разорвать все отношения, уберечь от наезда панковцев. Понятно, что фактор бати свою роль сыграет, но это не спасло его тогда в другой реальности от пропажи. Так что, прощай мой лучший друг, скорее всего, навсегда! И вы все, остальные пчелки, тоже прощайте! Мне с вами было весело. Извините, что глумился над вами порой. Такая вот я, мерзкая гнусь…
Вовка вдруг потянулся и, обернувшись, уставился на меня. Я трусливо отвел глаза. Будет трудно что-либо ему объяснить, даже невозможно. Хотя…, фингал же он мне поставил. Вот и повод обидеться. Даже смешно стало — никогда в прежнем времени не обращал внимания на такие пустяки. Слишком это по-детски. Но, других поводов пока не было. Пожалуй, не буду ему сегодня портить праздничное настроение. Завтра сообщу. Ох, блин. Когда же приедем? Зад уже просидел. Скоро кости оттуда всю сидушку издырявят. Славно прочитав мои мысли, Федя после выезда за МКАД резво погнал Икарус по пустому шоссе. Через полчаса мы были дома.
Встречали нас музыкой и плясками. Пошутил, что именно нас. Праздник тут отмечался с полудня. На площади выплясывали какие-то пожилые тетки с мужиками в расписных одеждах, играл духовой оркестр. До моей шахматной повинности оставалось чуть больше часа.