Я отмолчался, занятый поглощением пива. Подумалось, что не стоит напрягать эту женщину. Ее малоизвестность вполне заслужена, если проштудировать репертуар. Голос, фактура великолепные, а песни скучные, маловыразительные. Она на данное время больше соответствовала имиджу фольк-певицы, помеси Зыкиной с Руслановой. Даже в некоторых фильмах, в которых она исполняла песни за кадром, ее не всегда обозначали в титрах.
Чего у нее не отнять, так это стремление к поиску себя. Умению включать обаяние на всю мощность, когда этого требуют обстоятельства. Вцепляться мертвой хваткой в нужного человека и добиваться необходимого итога. Эти плюсы были для нее же и минусом. К тому же, она явно считала меня гораздо старше своего возраста.
— Я поговорю с Пашей. У меня только две сольные песни. Перебьются. Я согласна на твои условия, — отвлек меня голос Аллы после заметно продолжительного раздумья.
— Хорошо. Давай встретимся завтра с десяти утра, — предложил я.
Алла попрощалась со мной и покинула ресторан. Я же вернулся к своим. Шумиловский столик не оскудевал пивным изобилием и упившимися рожами вокруг, к которым присоединилась еще одна тощая и не менее наглая морда. Но это был еще не я. На моем месте восседал Вовка и о чем-то вещал своим большим ртом. В его жестикуляциях угадывались элементы брейк-данса. Ну, что же он за человек такой? Лечение его видимо придется перенести на другой день. От пива голова очень тяжелая и на подушку просится.
К ребятам за вечер много раз подходили незнакомые люди и говорили теплые слова, просили автограф. Зацепили, значит, выступления этой рок-группы обычных людей. Стоит поговорить с Поздняковым насчет раскрутки ребят с учетом их полуподпольного статуса. До гастролей полноценного виа «Березовая роща» еще жить да жить, как говаривал летевший вниз головой с восемнадцатого этажа мужик.
Чем окончились пивная вечеринка в ресторане, помнилось с трудом. Вместо Шумилова на его месте нарисовался какой-то улыбчивый лысоватый череп, а вместо бутылок Хейнекена, наше Жигулевское. Кажется, мы там еще хором попели своими пьяными рожами песенки из репертуара Токарева, причем «Тетя Хая» получилась в версии Аркаши Северного. Подлый гад Вовка, сидя рядом, чуть не контузил меня своими воплями. Реально ухи свернулись и собрались облетать. Пришлось сунуть ему кулаком между ребер, чтобы заткнулся.
Какие-то бабы вдруг образовались возле музыкантов. Я окинул окрестности мутным взглядом — около меня почему-то баб не наблюдалось. В игнор пустили, цуки! Вовка только чего-то все горестно вздыхал и сердито на меня посматривал. Когда я, спустя некоторое время, снова надумал посмотреть вокруг, то баб уже не было. Исчезли также и музыкантов с черепом. Только верный гад Вовка лежал лицом промеж бутылок и похрюкивал.
Очнулся я в незнакомом помещении в одной кровати с охальным гадом. Поселивший нас, соблазнившись нашими тощими телами, сэкономил на размещении. Но он не учел способностей Вована во сне занимать максимальный объем, раскидывая куда попало свои клешни и копыта. Кто-то нас раздел до трусов, а одежду аккуратно разложил по стульям. По обстановке угадывался номер в доме отдыха. На другой кровати аппетитно похрапывала морда технического парня из коллектива машинистов.
Сбросив с себя вовкины конечности, я побрел в ванную умываться. С трудом узнал себя в зеркале из-за опухшей рожи. Подумал, что снова какие-то трансформации начались. Блин, часы показывали начало одиннадцатого. Кинулся срочно одеваться и скакать в ДКС, к Алле на репетицию.
Нужную дверь нашел по номеру, но можно было и по характерному голосу певицы. Судя по надписи на табличке, студия принадлежала детскому хору «Ручеек». В уютном просторном помещении с большими окнами, занавешенными белоснежной тюлью и синими шторами с бахромой, располагался рояль и расставленные в беспорядке деревянные стулья. На стоящих у стены столах угадывался подключенный японец Шарп, проигрыватель виниловых пластинок в виде забавного чемоданчика и еще вроде бы гедеэровская органола Вермона, возле которой суетился худощавый парень в простой вязанной жакетке и джинсах. Женщина чуть старше певицы стояла возле другого стола и рылась в коробке с бобинами. Будущая звезда сидела в расслабленной позе возле рояля, за которым сурово поблескивал своими очками композитор Мажуков. Поодаль, ближе к окну, сидел еще один обладатель очков и загадочной внешности.
— Опаздываем! — буркнула Алла.
— Извините! — жалобно мявкнул я.
— Ладно, я позже придумаю тебе наказание, а пока куда-нибудь садись, — решила певица.
Настроение у всех было хуже некуда. Коллектив мучился над песней болгарского композитора Ангела Заберского «Я вновь хочу увидеть Ленинград». Мажуков чувствовал неудобство от моего присутствия.
— Аллочка, может быть, ты зрителей в другой раз позовешь? — предложил он.
— Алексей, успокойся. Павлик нам не помешает, наоборот, что-нибудь подскажет…
— Что он нам может подсказать такого, чего мы не знаем? — вскипел вдруг композитор.
— О нем высокого мнения Таривердиев, — бросив взгляд со значением, ответила Алла.
Присутствующие вновь погрузились в творческий процесс, который все никак не собирался завершаться хоть каким-нибудь результатом. Мне было откровенно скучно. Поэтому, было не удивительно, что я кряхтел, сопел и возился на стуле, испуская всякие звуки, заметно злившие композитора.
— Все, перекур. Курить жутко хочется. Кто не курит, тот тоскливо пьет чай, — громко провозгласила певица, — Паша, ты куришь?
Заметив мой отрицательный жест, добавила:
— Правильно, Пашок! Не кури и помрешь здоровым и красивым.
— Спасибо вам за добрые пожелания! — вежливо поблагодарил ее.
Алла сидела в своей обычной позе, покуривая сигареты «Столичные» и шутливо переругиваясь с мужчинами, комментируя последнюю запись. Перекур грозил затянуться в перекус. Все стали подсаживаться к столу, на котором располагалась наполненная конфетами ваза, лежали вскрытые пачки печенья и кулек с пряниками. Пока электрочайник нагревался, бутерброды нарезались и чай из бумажной пачки со слоном заваривался в отдельном стакане, Алла решила меня представить своей свите:
— Друзья, это Павлик Чекалин, восходящая звезда на музыкальном небосклоне. С Алексеем Сергеевичем ты уже виделся вчера. Там Толя сидит, звукорежиссер. У стола хлопочет Нина, мой ассистент.
Парень в джинсах доброжелательно улыбнулся мне и протянул руку. Нина с улыбкой кивнула. Сидевший у окна мужчина с вдохновенным лицом и вышедший потом по неотложным делам, оказался поэтом Олевым Наумом.
За столом зашел разговор о конкурсе, посвященном предстоящему юбилею великой победы, объявленном в Союзе композиторов. Ожидались солидные призы.
— Не желаете ли принять участие, молодой человек? — решил подколоть меня композитор.
— Это не от меня зависит, — скромно ответствовал ему.
— А от кого?
— От вдохновения… К тому же, призы незначительны. Не соответствуют масштабам моего искрометного таланта.
— Даже так… Хмм, да. Слов нет. Не желаете ли ознакомить нас хоть с каким-нибудь своим шедевром?
Скепсис сочился, казалось, из всех пор маэстро.
— Перестань, Алексей! — тихо попросила Алла.
— Он же вчера представился Токаревым, псевдонимом творческим. Помнишь? Вчера у соседа услышал занятную запись. Попросил на время. Толик, поставь это, пожалуйста.
Включили запись с моим мерзким голоском. А как иначе блатные песни исполнять еще можно? Попали на «Тракториста».
— Вот такое творчество уважаемого нашего гостя! — прокомментировал Мажуков, — Надеюсь, голос вам знаком? Хочешь стать королевой блатняка?
— Корова курносая… — обалдело проговорила певица, — Но он же показывал у Рязанова музыкальные этюды. Очень красивые.
— А ты ничего не путаешь, Аллочка? Хорошо, проверим. Рояль имеется. Прошу вас, маэстро! — композитор даже немного склонился в ироничном поклоне.
Первым моим позывом было встать и молча отвалить. Ничего и никому я доказывать не собирался. К тому же заметил разочарованное, потухшее лицо будущей звезды.