Сидя у костра, я почистил револьвер, на всякий случай положив винчестер рядом. Затем проверил оба ножа. Тот, что я носил в потайном кармане на спине за воротником рубашки, легко выходил из чехла. Пару раз, продираясь сквозь чащобу, в чехол попадали листья и мелкие ветки, а нож в скором времени мне понадобится, это я знал точно.
Позже, лежа на одеялах, я смотрел сквозь листья на звезды. Костер прогорел до углей, кофейник был почти полным. Хотя я устал, но спать не думал.
Я начал улавливать тихие звуки: шуршание насекомых, шорох птиц и ночных животных - все они были мне знакомы. Однако в разных местах некоторые звуки имеют разные оттенки - по-разному трещат сухие ветви, шелестит трава и листва. Всегда прежде чем заснуть, я вслушивался в ночь, чтобы запомнить эти звуки. Этой штуке я научился у старого пастуха-мексиканца, пасшего в горах отары овец.
Конечно, мустанг был рядом, и как я говорил, никто лучше дикой или полудикой лошади не предупредит человека об опасности. Если уж на то пошло, во мне текла та же кровь, что и у него, я сам был полудиким мустангом, скачущим по бескрайним прериям и высоким холмам, объезжающим пустынные гряды гор.
А Пенелопа...
Не время думать о ней. Я с усилием откинул мысли о девушке и заставил себя просчитать ситуацию. Сильвии Карнс и ее братишкам необходимо было заполучить это золото, они не остановятся ни перед чем, чтобы наложить на него руки. Я никогда еще не встречал никого, подобного им, и это меня беспокоило. Знаю немало людей, которые будут убивать из-за денег, ненависти и еще черт знает из-за чего, но мне не попадалось ни одного, кто готов был убивать только ради того, чтобы убивать, как Карнсы.
Ясно как божий день, что кофе, который приготовила мне Сильвия Карнс был отравлен. Неизвестно, сколько трупов они оставили за собой или сколько еще оставят, если уж зашла об этом речь.
Лумис тоже охотится за золотом, однако и Пенелопа ему нужна. Он не тронет девушку, пока не найдет сокровище, а потом? Вот тогда Пенелопе Хьюм придется постоять за себя, а она окажется одна против взрослого мужчины, а может быть и двоих.
Действительно ли она хотела продолжать путь без меня? Или ее заставили отказаться от меня? Там, в повозке она ни разу не глянула в мою сторону. Возможно ее просто уговорили, однако не исключено, что Лумис пригрозил ей.
Закон и порядок придуманы для того, чтобы защищать женщин, охранять их свободу. Однако здесь, на Диком Западе безопасность женщины зависит от окружающих ее мужчин. Здесь нет закона, вряд ли кто на свете знает, где находится Пенелопа Хьюм и куда собирается. Лумис наверняка об этом позаботился. Если она пропадет без следа, никто не станет задавать вопросов. В западных землях исчезло много мужчин и женщин, они остались лежать в безымянных могилах, а то и вовсе без могил.
Если здесь и есть закон, то только местный, только в городишках. Ни один шериф не станет выезжать на незаселенные земли, а федеральные агенты появлялись в основном лишь на индейских территориях.
Так я думал, усаживаясь в седло и спускаясь с горы, стараясь держаться поближе к любому укрытию, чтобы остаться незамеченным. Обнаружить тупиковый каньон - задача трудная, однако мне это будет сделать легче, чем Лумису или Карнсам, поскольку я много ездил по такой местности.
Допустим, я попаду в него первым и выкопаю золото? Кто успел, тот и съел, разве не так? Все правильно и тем не менее эта мысль мне не нравилась, потому что тогда Пенелопе ничего не достанется. Я не беспокоился о Сильвии - такие как она не пропадут. Пенелопа же совсем другая, и я не мог оставить ее без денег.
Она была красива, она была городской девушкой. Оба эти качества играли против нее. Красивые часто попадают в неприятности, а городские не имеют представления, как вести себя вдали от цивилизации.
Впереди меня открывался каньон, по которому я спускался. По берегам ручья появились деревья, а на склонах горы - деревья и кустарник. Замедлив шаг коня, я пристально вглядывался вперед, стараясь увидеть малейшие признаки движения. Здесь я выеду на равнину, найду тупиковый каньон и, если повезет, золото, затем вытащу Пенелопу из беды.
Мне казалось, что ей ничто не грозит, пока они не обнаружили золото либо не поняли, что его им не найти; после этого она станет добычей любого. И все же я жалел, что оставил ее без присмотра. Пенелопа нуждалась в помощи.
Впереди раскинулись заросли низкорослого кустарника, сбоку на склоне высились сосны. Я начал огибать огромный валун, когда краем глаза поймал вспышку света и пригнулся. Что-то со страшной силой ударило меня в голову, мустанг бросился в сторону. По каньону гулко прокатилось эхо выстрела, за ним последовало второе, и я обнаружил, что лежу посреди скал, глядя на растекающуюся на песке лужу красного цвета.
Инстинкт требовал, чтобы я отполз с того места, где упал, но я не мог пошевелить даже пальцем. Сознание подсказывало, что надо во что бы то ни стало подняться и уходить, но я ничего не мог поделать, а затем услышал крик: - Ральф! Стой, где стоишь! Я стреляю лучше тебя, и если ты сделаешь хоть шаг, я прострелю тебе ногу!
- Пен! Не будь дурочкой! Мы приехали помочь тебе. Если бы ты знала про Лумиса то, что знаем мы...
- Мне не нужна помощь. Повернись и оставь этого человека в покое.
- Но он тоже охотится за золотом! Нам следует от него избавиться, Пен!
- Не лезь не в свое дело, Ральф! Ты, Сильвия и Эндрю можете возвращаться домой. Вы не знаете, где спрятано золото, а без этого вам его не найти.
Ральф засмеялся, и смех его не был приятным. - А нам не надо его искать, Пен. Вы с Лумисом сделаете это для нас!
- Ты слышал, что я сказала, Ральф. Отойди и оставь этого человека в покое.
- Я убью его, Пен, если он уже не умер. Я убью его.
- Ральф, - Пенелопа говорила спокойно, как бы между прочим, - если ты сделаешь хоть малейшее движение, я раздроблю тебе ногу, могу и две, и оставлю лежать здесь. Никто тебя не найдет, кроме стервятников.
Ральф, вероятно, ей поверил. Не знаю почему, наверное он знал ее лучше, чем я.
И все это время я лежал среди скал и просто не мог двигаться, казалось, что меня парализовало. Я слышал, видел, но двигаться не мог. Я прекрасно сознавал, что если бы эта девушка не стояла неподалеку с винтовкой в руках, Ральф пристрелил бы меня.
Через некоторое время Пенелопа тихо, чтобы мог слышать только я, произнесла: - Мистер Сакетт, с вами все в порядке?
Надо сказать, вопрос был дурацкий. Неужто она думала, что я бы здесь валялся, если бы со мной было все в порядке? Я постарался заговорить, но вместо этого у меня вырвался лишь слабый хрип. Потом я хотел пошевелиться, я сделал настоящее усилие и почувствовал спазм боли по всему телу, но ничего не произошло.
Затем я услышал ее шаги, по крайней мере я надеялся, что это была она.
Пенелопа уверенно, словно всю жизнь только этим и занималась, спустилась по камням, поминутно оглядываясь, не подкрадывается ли кто-нибудь. Она остановилась рядом со мной, и я посмотрел ей в глаза.
- Значит, вы живы, - сказала она и нагнулась чуть ближе. - Нам нельзя здесь оставаться. Ральф вернется с остальными. Он знает, что вы ранены.
Она накинула мою руку себе на плечи и попыталась поднять меня, но была слишком слабой.
Я изо всех сил старался заговорить, и наконец мне удалось произнести одними губами: - Коня... Приведите моего коня.
Пенелопа быстро выпрямилась и так же быстро ушла.
Тем временем я старался пошевелить головой и мне это удалось. Потом сжал пальцам кусок камня и потянул. Камень остался на месте и я чуть сдвинулся с места. Очень осторожно и медленно я попытался поднять руку, чтобы уцепиться за скалу, однако сил совсем не осталось, и рука упала на песок. Пальцы не слушались, в голове начинало тупо и болезненно стучать. Я не думал, что серьезно ранен. Может быть я просто не осмеливался так думать, потому что быть тяжело раненым означало умереть. И тем не менее, я ранен в голову, меня временно парализовало.
Для человека, который жил, полагаясь лишь на силу мышц и быстроту рефлексов, худшего положения, чем то, в котором оказался я, не придумаешь. Я зарабатывал на жизнь умением работать и умением стрелять, без этого я ничто. У меня не было никакого образования, и если я больше не мог рассчитывать на свои мускулы, что еще мне оставалось?
Я обнаружил, что могу сгибать и разгибать кисть другой руки, и тогда, уцепившись за край скалы, подтянулся и встал на четвереньки.