Эти повествования породили многочисленные отклики в Испании и других европейских странах, равно как и сказки «1001 ночи». Тут и там можно обнаружить отдельные другие заимствования. Так, «Disputa de l'Ase» Турмеды (1417), в которых Осел отвергает аргументы мнимого превосходства Человека, точно следует за одной из «Эпистол Чистых Братьев», сборника X в., содержащего научные и философские трактаты. В своем «Критиконе» Грасиан также частично заимствовал народную сказку — ту же, что Ибн Туфайл в своем «Хаййе ибн Иакзане»[116]. Рассказ о полете Мухаммада на небо (мирадж), переведенный на испанский по приказу Алфонсо X, хотя ныне он сохранился только во французской и латинской версиях, мог сыграть известную роль в формировании образной системы Данте[117].
Итак, вдохновение черпалось главным образом в народных повествованиях, но есть предположение, что плутовской роман XVI—XVII вв., который с симпатией описывает приключения и похождения низкородного героя, возможно, обязан своим происхождением макаме.
Рибера выдвинул также теорию о существовании какого-то раннего народного эпоса, следы возможного влияния которого он искал в «Песне о Роланде» и в «Поэме о Сиде».
Много дебатов среди арабистов и романистов[118] вызвала возможность влияния арабской поэзии, точнее, андалусских строфических форм на искусство хугларов и трубадуров, и следовательно, на всю лирическую традицию романских литератур.
Возможностей для проявления такого влияния возникало много, когда христиане и мусульмане жили рядом и культурный обмен между дворами был обычным делом. Небесполезными в этом смысле оказались и военные столкновения. Названные возможности взяты отнюдь не из области догадок: известно, что при христианских дворах выступали пленные певицы-мориски; одна из иллюстраций к принадлежащей перу Алфонсо X «Саntigas de Santa Maria» (1265) изображает мавра и христианина, поющих вместе под собственный аккомпанемент на одинаковых лютнях; а церковный совет Вальядолида в 1322 г. проклинал совсем не выдуманное зло, вынося запрет использовать в церквах мусульманских певцов и оркестрантов. Про одного из трубадуров, Гарсиа Фернандеса, известно, что он женился на певице из морисков и странствовал с нею имеете между христианскими и мусульманскими владениями Испании[119].
В самом деле, между андалусской и романской лирической поэзией можно обнаружить значительное сходство. Особенно заметно оно в тех чертах, которые обусловлены структурой андалусской строфической поэзии. Оказывается, Гийом IX включил в свою «Chanson 5» несколько арабских строк[120]. Однако оспаривается, чтобы сходство это было существенным в вопросах содержания, особенно в таких моментах, как отношение к женщине и к любви трубадуры лишь увековечили излюбленные «общие места» андалусской поэзии: жестокость и тиранию возлюбленной, страдания измученного влюбленного, вмешательство в любовную интригу таких обязательных персонажей, как доверенный друг, клеветник, соглядатай. И все же они отразили в своем творчестве более утонченную концепцию любви, чем та, что была известна в Европе до Ибн Хазма.
Трудно отрицать, что андалусская поэтическая традиция была одним из определяющих факторов периода формирования романской литературы, особенно если вспомнить вклад мусульманской Испании во все прочие области культуры, хотя бы в музыку, столь тесно связанную с литературой. Однако степень и границы этого влияния можно определить лишь после детального изучения текста и сопутствующего ему обсуждения эталонов сравнения, которые до сих пор не выработаны[121]. Это значит, что пока аргументы еще нельзя обобщить. Достаточно привести, например, точку зрения Менендеса Пидаля, проницательного и высокообразованного ученого-романиста, по которой арабское влияние было одним из нескольких, которые можно выделить в ранних произведениях провансальских трубадуров, особенно у Гийома IX, Маркабрюна и Серкамона, но что оно быстро исчезло, сохранившись в основном в анонимных народных песнях Франции и Италии. В галисийско-португальскую поэзию оно почти не проникло, за исключением принадлежащих Алфонсо X «Cantigas de Santa Maria». В кастильской поэзии оно преобладало до XVI в., когда было вытеснено отовсюду, кроме самых вульгарных форм, однако следы его до сих пор можно найти в классическом испанском театре, богатом традиционными песнями[122].
116
См.: Angel Gonzalez Palencia, Historia de la literature arabigoespafiola, стр. 334—348.
117
См.: Enrico Сerulli, «II Libro della Scala» e la questione delle fonti arabo-spagnole della Divina Commedia, Vaticano, 1949; Francesco Gabrieli, Daw' jadid 'ala Danti wal-Islam,— «Revue de l'Academie Arabe de Damas», vol. 33, pt 1 (janvier 1958), стр. 36—55.
118
Среди придерживающихся мнения об арабском влиянии: П. Хуан Андре, Рибера, Бурдах, Зннгер, Муллерт, Никл и Менендес Пидал. Гастон Пари, Жанруа, Рийе, Шрёттер и Фослер держатся противного мнения.
119
Ахмад Лутфи Абд ал-Бадн, Ат-Трубадур Гарсиа Фирнандис,— в арабской части журнала RIEI, 1954, vol. II, стр. 85—92.
120
См.: Levi-Provengal, Arabica Occidentalia, II,— «Arabiса», vol. I, 1954, стр. 201—211.
121
Например, если основы заджала довести до станса с ритмической схемой бббА, вввА и т. д., то параллели этому могут быть обнаружены даже в шотландских и ирландских балладах; см. стр. 357 и далее в книге Гонсалеса Паленсин. Никл и Менендес Пидал, однако, строят свои выводы на гораздо более сложных аналогиях.