Мрачные возвращались хаджи отъ могилы въ своему становищу, какъ будто они оставили въ ней самое дорогое для нихъ всѣхъ. Даже мой веселый Юза былъ хмуръ, какъ осенняя ночь, что вовсе не шло въ его подвижному лицу.
V
Было еще довольно рано, и пустыня не успѣла сдѣлаться раскаленною печью, а потому я, чтобы разсѣять непріятное впечатлѣніе, оставленное похоронами Хафиза, отправился вмѣстѣ съ моимъ Юзою вдоль ручья по ущелью, въ надеждѣ развлечься охотою. На утренней зарѣ въ камняхъ я слышалъ верещанье куропатокъ и перепеловъ и крикъ каменнаго козла (carpa sinaitica), а потому надежда встрѣтить какое-нибудь живое существо не была невозможною, тѣмъ болѣе, что Абдъ-Алла увѣрялъ, будто въ ближайшихъ въ намъ горахъ очень многочисленны еще даманы или жиряки (hyrax siriacus), которыхъ онъ называлъ «уерберами», часто встрѣчающіеся въ горахъ Каменистой Аравіи.
Вскинувъ свои ружья на плечи и захвативъ еще по длинному ножу съ веревкою, всегда необходимыми въ горахъ, мы вступили въ самое сердце каменной громады, разсѣдающейся вдоль ручья. Скоро насъ охватили со всѣхъ сторонъ холодныя стѣны ущелья, и мы были уже такъ далеко отъ каравана, что оттуда не доносилось въ намъ ни одного звука.
Торжественно, спокойно и дико было въ мрачномъ ущельѣ. Огромныя каменныя тѣснины, выдвинувшіяся впередъ черными утесами, и кругомъ, разбросанные какъ бы гигантскимъ наводненіемъ, не только чудовищной формы и величины камни, но и цѣлыя скалы — вотъ и все, что было въ ущельѣ. Ни откуда — ни звука, ни движенія, ни признака жизни на этихъ обожженныхъ склонахъ, ни признака растительности на огромномъ выжженномъ аравійскимъ солнцемъ пространствѣ. Жизнь и немыслима среди этихъ камней, хотя бы они были облиты плодоноснѣйшею влагою въ мірѣ. «Изъ камня родится огонь», говоритъ арабское изреченіе, — но изъ камня не родится никогда жизнь… Мы поднялись по камнямъ на ближайшіе утесы; оттуда, помогая другъ другу и прибѣгая жъ помощи ружей, ножей и веревки, мы взобрались на такую высь, что въ началѣ казалось даже невозможнымъ подняться такъ высоко. Вездѣ, гдѣ мы пробирались, особенно на мѣстахъ подъемовъ и спусковъ, мы оставляли небольшія кучки камней — необходимая предосторожность, чтобы не заблудиться въ этомъ хаосѣ скалъ, утесовъ и горныхъ склоновъ.
Пробираясь трудною стезею вокругъ подошвы одного изъ грандіознѣйшихъ утесовъ, мы замѣтили свѣжій характерный пометъ козла… Охотничье сердце заговорило во мнѣ… Я забылъ обо всемъ, и о недавно пережитыхъ минутахъ, и о трудности пути, и о спускахъ съ отвѣсно стоящихъ высотъ, и о палящемъ немилосердно наши головы аравійскомъ солнцѣ… Одна мысль, одно желаніе было — скорѣе настигнуть дорогую добычу… Храня полное молчаніе, лишь изрѣдка перемигиваясь и держа на готовѣ ружья, мы съ Юзою начали цѣпляться дальше по кромкѣ, которая неправильною спиралью восходила на вершину одного изъ высочайшихъ утесовъ въ этой группѣ горъ. Стараясь не заглядываться внизъ, мы стремились все выше и выше, такъ какъ очевидно, что козлу невозможно никуда спрятаться на обнаженной скалѣ, если мы застигнемъ его по возможности ближе къ вершинѣ. Эта увѣренность и поддерживала наши, начинавшія уже падать, силы…
Солнце уже поднялось высоко и немилосердно жарило наши затылки, хорошо, впрочемъ, прикрытые покрышками и полотенцами. Въ глазахъ чувствовался жаръ и колотье; они начали слезиться, что всегда бываетъ, когда приходится долго смотрѣть на блистающіе предметы. Потъ градомъ катился съ насъ; ни одна нитка нашей легкой одежды не оставалась не смоченной, хотя и быстро высыхала на ужасающей жарѣ отъ лучей палящаго солнца.
Около часу мы поднимались такимъ образомъ. Я уже начиналъ терять вмѣстѣ съ силами и терпѣніе. Вершина утеса, казалось, была такъ близка, что еще нѣсколько саженей кверху — и мы тамъ; но на самомъ дѣлѣ, такъ какъ подъемъ шелъ зигзагами, то путь еще былъ далеко не оконченъ и намъ постоянно приходилось прибѣгать къ помощи веревокъ, ружей и другъ друга… А свѣжій пометъ козла, какъ Аріаднина нить, завлекалъ насъ все выше и выше… Еще два или три поворота, и мы услыхали надъ головою шумъ отъ сильнаго движенія. Несомнѣнно, наша добыча попалась, потому что бѣжать ей было некуда; единственная возможность спастись для животнаго — вернуться по той же кромкѣ, по которой шли и мы, но на это едва ли бы рѣшился осторожный козелъ, вѣроятно почуявшій врага. Вершина же, куда онъ попалъ по своей неосторожности, была совершенно уединенна, и спрыгнуть оттуда куда-либо, что иногда дѣлаютъ эти животныя въ минуты крайней опасности, не представлялось никакой возможности, потому что прыжокъ съ высоты саженей полутораста былъ бы salta mortale даже для альпійскаго козла. Неминуемая смерть отовсюду грозила бѣдному животному… Интересно было, на что оно рѣшится…