— Гдѣ же остальные? — спросилъ я стараго шейха.
— Они погибли. Иншаллахъ (такъ угодно Богу)! — отвѣчалъ сѣдовласый старецъ.
Если же не посчастливится каравану, и его гдѣ-нибудь застанетъ песчаный вихрь или самумъ, когда пустыня дѣлается адомъ, когда воздухъ навалится и пронижется огнемъ, когда столбы раскаленнаго песку пойдутъ кружиться и своею страшною силою сметать все на пути, когда солнце будетъ горѣть кровавымъ огнемъ — тогда нѣтъ спасенья каравану… Спасется только развѣ счастливецъ какимъ-нибудь чудеснымъ образомъ, и Абдъ-Алла былъ одинъ изъ такихъ — эль-хамддлидлахи!
Въ дорогѣ дни идутъ однообразно. Днемъ, во время жаровъ, караваны по большей части стоятъ, стараясь спрятаться гдѣ-нибудь подъ навѣсомъ скалы или пріютиться у колодца, по ночамъ же они пробираются черезъ самыя безводныя ужасныя мѣста, черезъ которыя днемъ они идти не рѣшаются. Пять ежедневныхъ молитвъ своихъ твердо помнятъ правовѣрные и въ пути, хотя омовеніе за недостаткомъ воды совершается иногда пескомъ. Этими фэтхами (молитвами) паломники раздѣляютъ день; онѣ же служатъ имъ и нравственною поддержкою во всѣхъ скорбяхъ и лишеніяхъ.
Такъ проходятъ хаджи цѣлыя сотни верстъ, терпя все, что только можетъ вытерпѣть человѣкъ… и все потому, что — схокхи-эль-расуль (его страстное ожиданіе — пророкъ). А не дойдетъ правовѣрный до завѣтной цѣли, погибнетъ онъ въ пустынѣ во славу пророка, то — Аллахъ-веримъ (Богъ милосердъ)! — Онъ поставитъ въ счетъ доброе дѣло, — и двери рая отворятся передъ нимъ, черноокія гуріи заключатъ его въ свои горячія объятія…
Исхудалые, истощенные долгою и трудною дорогою, едва передвигая ноги, доходятъ паломники до воротъ заповѣдной Мекки. Но и тутъ еще не конецъ лишеніямъ, а начало новымъ страданіямъ — не меньшимъ, если не большимъ. Въ пустынѣ по крайней мѣрѣ было широко, свободно дышалось полною грудью; чудныя звѣздныя ночи съ ихъ бальзамическою прохладою искупали дневныя страданія. Не то ожидаетъ хаджей за стѣнами священнаго города.
Когда достигнетъ паломникъ воротъ «благословеннаго трижды отъ вѣковъ» города, когда завѣтная цѣль его жизни, предначертанная пророкомъ, исполнилась, тогда онъ забываетъ все, что претерпѣлъ на пути. Сладкимъ, райскимъ для души странника кажется отдохновеніе въ сѣни священныхъ пальмъ, у ступеней священнаго источника, подъ сводами многовѣкового храма — колыбели ислама; паломникъ и не думаетъ о томъ, чѣмъ встрѣтитъ его Мекка. Правда, въ воротахъ ея усталыхъ хаджей встрѣтятъ имамы и улемы, всѣ въ зеленыхъ чалмахъ, знаменующихъ ихъ происхожденіе отъ святого сѣмени пророка; правда, они узрятъ уже издали священную Каабу; правда, ихъ палящіе уста освѣжатся водою изъ источника Магометова; правда, они станутъ теперь попирать прахъ, на который нѣкогда ступала нога ихъ великаго пророка, — но миръ душевный не дастъ покоя тѣлеснаго, не менѣе необходимаго послѣ труднаго пути.
Усердная молитва, кромѣ истощенія силъ, требуетъ еще и истощенія кошелька; а кошелекъ уже опустѣлъ сильно у паломника. Снаряженіе въ путь, страшные поборы и грабежи въ пустынѣ, сократили его уже на половину. Вотъ и тѣснится богомолецъ кое-какъ; не о тѣлѣ ему теперь надо заботиться, думаетъ онъ, а о душѣ онъ забываетъ, что только въ здоровомъ тѣлѣ — здоровая душа. Тѣло же не совсѣмъ здорово у большинства хаджей, когда они прибываютъ къ воротамъ священнаго города. Кромѣ страшнаго истощенія силъ, многіе изъ нихъ уже несутъ въ себѣ зачатки изнуряющихъ болѣзней или инфекціонныя начала лихорадочныхъ и болотныхъ формъ, полученныхъ еще дома или при прохожденіи черезъ страны, извѣстныя антигигіеничностью своихъ условій… А тутъ и размѣститься-то негдѣ какъ слѣдуетъ: многіе изъ богомольцевъ, говорилъ Букчіевъ, размѣщаются хуже скота на скотопригонныхъ дворахъ нашихъ прогонныхъ пунктовъ.