Толстуху я услышал еще за десяток метров, до распахнутых ворот своего сервиса. Она громогласно и не стесняясь в выражениях отчитывала кого-то, отчего мой шаг сам собой замедлился. Ее манера работать с коллективом, мягко говоря, напрягала. Словно базарная хабалка, она могла подкрасться к жертве и вылить на нее мощный поток непечатных претензий, наслаждаясь испугом последней. Не то, что мы боялись ее (я так вовсе пару раз ее затыкал, переходя на «высокий штиль»), но ее натиск мог обескуражить кого угодно, пригвоздить к месту, а кое кого даже парализовать.
Прооравшись, она уходила к себе в офисное логово и целый день сидела там, изредка выползая покурить свои тонкие сигареты. Мы знали эту ее манеру и старались вытерпеть бурю, понимая, что остаток дня проведем в относительном спокойствии. Гораздо хуже, когда у Толстухи начинались «эти дни». Вот тогда нервотрепка растягивалась на весь рабочий день.
— И не заставляй меня контролировать каждый твой шаг! — услышал я, входя на территорию. А так же увидел, как захлопнулась дверь офиса, за толстой задницей в обтягивающих джинсах.
Толстухина жертва понуро поплелась к своему боксу, в сумраке которого виднелась широкая морда «крузака» сотой модели. Человек в фирменной робе сервиса, прежде чем скрыться в гараже, обернулся на дверь офиса и смачно харкнул в ту сторону.
Это был Василий — наш электрик. Из-за рыжей шевелюры носил прозвище Ирландец, а владелец сервиса Сергей Пеньков в шутку называл его Конунгом Ясно Солнышко. Человеком Василий был до крайности простым и необидчивым, что я ценил в нем больше всего. Есть такие люди, над которыми приятно потешаться, зная, что они не обидятся. Палку я не перегибал и старался избегать шуток совсем уж оскорбительного характера. Но, признаюсь, не всегда мог сдержать себя и не ввернуть что-нибудь острое в его адрес. Такая у меня натура, каюсь. Я списываю это на свое приютское отрочество, продлившееся два «прекрасных» года. Там сложно оставаться в стороне, когда твои товарищи гнобят какого-нибудь несчастного очкарика. Ты тоже должен участвовать, чтобы подкрепить статус «своего», иначе сам можешь оказаться на месте жертвы. Правда я всегда только делал вид, что задираю кого-то. За все мое пребывание в приюте, мною не был избит ни один «щегол». Вот такой я добрый и чуткий (ха-ха).
Василия я нагнал уже внутри бокса. Тот резко обернулся, но узнав меня, расслабленно выдохнул и заулыбался.
— Чего Толстуха орала? — спросил я
— Опять наехала, что сроки затягиваю. — Улыбка Василия сразу померкла. — Даня, там кошмар с проводкой. Машину топили раз десять, а я должен из говна и палок собрать новую косу. Совсем рехнулась дура.
— Не спорю, дура полная, — подтвердил я, — но тебе еще подвеску делать, а там вообще мрак.
— Иди ты, — отмахнулся электрик, — Со своими железками сам разбирайся.
И я пошел. Переодеваться. День обещал быть не простым. Наличие коробок с новыми запчастями на это указывало совершенно однозначно. Отлынить не получится.
— Видел клячу на площадке? — спросил Василий, когда я переоделся и вышел покурить в знак начала трудового дня.
— Как-то не обратил внимания, — признался я. — Что за кляча?
— Выйди и глянь. Её за мусорный бак выгрузили. Хотя надо было на свалку утащить.
Я вышел из бокса и глянул в указанном направлении. За большим мусорным пухто спряталась «буханка». Когда-то она возила рыбаков и охотников, а еще раньше какого-нибудь совхозного председателя. Но сейчас машина представляла собой совершенно печальное зрелище. Грязная, ржавая, без фар и на спущенных штатных колесах.
— Это чья? — почесывая в затылке спросил я у Василия, дымящего сигаретой.
— Да хрен бы ее знал, — ответил тот, улыбаясь не без ехидства. — Кому-то понадобилось воскресить это корыто. Так что работенки тебе прибавится в ближайшие пару недель. А Петя Шпакля и вовсе чуть не упал, когда увидел всю эту ржавчину.