На смену жалости пришел неистовый гнев. Потянувшись к выключателю, она зажгла свет, вытащила из-под подушки письмо и развернула его. Письмо было длинное, написанное мелким, типично женским, довольно неразборчивым почерком. Прочитав несколько строк, Анна выскочила из постели и, налив себе в соседней комнате джина, поставила стакан на столик возле кровати.
Это было не просто любовное письмо. Местами оно казалось почти семейным. Более того, между отправителем и адресатом прослеживалась еще и интеллектуальная близость. Письмо было полно шуточек по разным поводам, намеков на знаменитости ученого мира. Шарон — этим именем было подписано письмо, — по-видимому, предприняла большую поездку по Европе на средства Канадского исследовательского совета и извлекла из этой поездки немалую пользу. Она была — и тут Анна ощутила такой укол ревности, что мгновенно позабыла об ушибленном плече, — несомненно, умна и незаурядна. Анна дочитывала последнюю страницу, когда раздался телефонный звонок, заставивший ее вздрогнуть. Вопреки всякой логике, прежде чем поднять трубку, она засунула письмо под подушку.
Звонил Креймер:
— Это ты, дорогая? Мне страшно жаль, что ты потеряла вечер… — Ответом ему служило молчание. — Ты меня слышишь?..
До него донесся тихий, сдавленный голос Анны:
— Слышу.
— Ну, так что там произошло в магазине? — Креймер не дал ей времени для ответа. — Нет, нет, дорогая, ты, должно быть, устала. Я тебя, наверное, разбудил. Прости, пожалуйста. Три часа утра — не самое подходящее время для ученых бесед. — Голос его звучал фальшиво, с шутовскими нотками и вовсе не походил на тот, какой она знала. — Боюсь, что я окончательно завяз здесь. Только что закончил совещание. Попасть сегодня домой уже не смогу. Увидимся завтра к вечеру. Договорились?..
Наконец она выдавила из себя:
— Где ты?
— Разве я не сказал? В Кембридже. Ну, не буду больше мешать тебе спать. Спокойной ночи, дорогая. Благослови тебя бог…
— Спокойной ночи, — отозвалась Анна, и он положил трубку прежде, чем она успела докончить фразу.
Она откинулась в постели, внезапно ослабевшая и обессиленная, посмотрела на конверт — письмо было отправлено накануне, отправительница предупреждала, что позвонит Креймеру на работу. Вывод был очевиден, и тем не менее теперь, когда худшее осталось позади, она ощутила даже известное облегчение. Анна взяла конверт, повертела его в руках и только тут прочла: доктор Шарон Джеррард. Джеррард?.. Ну конечно, фамилия та же, что и у высокого чуть застенчивого канадца, с которым она встретилась в отделе игрушек несколько часов назад…
Она вспомнила, как бережно он осматривал ее плечо и как откровенно восхищался ею. Что-то знакомое чудилось ей в его лице, в этих широких покатых плечах, поджаром теле. Ив Монтан, вот оно что! В канадце было что-то от Ива Монтана, не слишком близкое сходство — волосы у Джеррарда заметно светлее, — но достаточное для того, чтобы вы заподозрили, что видели его где-то раньше.
Ей доводилось слышать, что он разошелся с женой. Креймер был очень дружен с ним в Канаде, а потом пригласил его к себе. Внезапно она выпрямилась, словно пораженная громом. Письма начали приходить с того самого дня, когда Креймер вернулся из Канады. Постой, постой — так ведь он и жил-то те три месяца, что был там, у Джеррардов!
Наконец-то Анна поняла, что такое муки уязвленной гордости. Хотя они неуклонно отдалялись друг от друга вот уже целых два года, ей и в голову не приходило, что он мог изменять ей еще в те давние, безоблачные времена. Это было ужасно. Значит, он предал все: их планы, идеалы, будущее — совершенно все…
А Джеррард? Выходит, это Креймер разбил его семью? А потом нанял его на работу? Мысли путались, обгоняя друг друга. Большая порция джина, которую она выпила, да и переутомление давали себя знать. Она забылась неглубоким не приносящим отдыха сном.
Проснулась Анна в девять утра, одновременно разбитая и возбужденная. Рука не слушалась, но боль поутихла, и синяк на плече стал желтеть. Пока она одевалась, сомнения предыдущей ночи уступили место твердой решимости. Она все с ним выяснит, и не далее чем сегодня вечером. Любой исход лучше, чем постылая тюрьма последних двух лет. Как ни странно, тот факт, что он ей неверен, казался Анне почти утешительным. Соперница из плоти и крови все же куда лучше, чем сознание, что к тебе попросту потеряли интерес, как к какой-нибудь покупной безделушке…
А как быть с Джеррардом? Сказать ему? Но что это даст? Интересно, развелись ли они? Безусловно, расстались, и притом достаточно давно. Она снова с теплым чувством вспомнила его. Одурачили человека точно так же, как одурачили и ее. И впервые за много часов улыбка тронула губы молодой женщины: если уж придется объединять усилия, то рослый, привлекательный ученый отнюдь не самый худший союзник.
Немного позже она позвонила Джеррарду, чтобы узнать о результатах исследования пластмассовых шестеренок. Канадец сообщил ей о решении Райта отложить проверку. Попутно он рассказал об отказе светофора в метро и о том, что собирается на следующее утро побывать на месте происшествия. Она попросила взять ее с собой, Джеррард был удивлен, но после недолгих колебаний согласился.
Люк и сам не вполне понимал, что заставило его сказать «да»; может быть, он рассчитывал, что его позиции в агентстве упрочатся, если жена босса отправится вместе с ним. Никому из своих коллег он и словом не обмолвился о том, куда идет, — вот вернется с подлинными образцами дефектной изоляции, тогда другое дело. А может, ему просто захотелось вновь увидеться с Анной?
Вечером Анна, собрав все свои силы, приготовилась к очной ставке, поставила поближе бутылку джина, надела свой лучший шелковый костюм и стала поджидать Креймера.
Прошло три часа. Она совершенно опьянела от джина, переоделась в пеньюар и мрачно расхохоталась над мелодраматичностью сцены: она ждет мужа, а перед ней на столе — обличающее письмо. Еще позже, протрезвев, она почувствовала, что замерзла, и надела ночную рубашку и халат. К одиннадцати часам голова стала раскалываться от боли, мучила тошнота.
В половине двенадцатого зазвонил телефон. Это был Креймер. Сегодня голос его звучал сухо, едва ли не грубо:
— Прости, дорогая, вернуться никак не сумею. — Он притворялся, что утомлен до изнеможения. — Придется тебе извинить меня. Нас тут замело, снег чуть не до крыш. Возвратиться до завтра просто невозможно. Представляешь?
— Представляю, — тихо ответила Анна. Позвони он пораньше, она еще нашла бы какой-то ответ, какие-то слова, но сейчас ее только бил озноб.
— Ну то-то, — сказал Креймер. — Увидимся завтра. Сегодня, малышка, уж как-нибудь обойдись без меня!
Он дал отбой.
О многом еще надо было позаботиться, многое сообразить. Анна легла спать и вопреки советам врача приняла пару таблеток снотворного. Последнее, о чем она подумала, засыпая, — не забыть бы завтра надеть что-то подходящее для метро…
Наутро она проснулась рано. Сон привел разбежавшиеся мысли в порядок. Она оделась, прошла в гостиную, присела к столу и написала Креймеру письмо.
Как всегда, ее воспитание и привычка всей жизни скрывать свои чувства дали о себе знать. Письмо получилось лаконичным. Чувства не нашли, вернее, почти не нашли в нем выражения. Ей стало известно, что он изменяет ей на протяжении многих лет. Она расценивает это как предательство. Она не желает продолжать подобную жизнь. Она уверена, что он без труда найдет себе утешение с другой, — только эта последняя фраза отчасти выдала ее подлинные переживания.
Прежде чем запечатать, она наскоро перечитала письмо. С горечью подумалось, что, если Креймер захочет использовать письмо при разводе, оно послужит отличным доказательством холодности и бесчувственности прежней жены. Но переделывать что-либо не оставалось времени. Анна заклеила конверт и положила его на камин.
Выйдя из дому, она остановила такси и поехала на встречу с Джеррардом и Слейтером.