В лаборатории Креймера было темно, светились только неоновые индикаторные огоньки, разбросанные по пультам электронной аппаратуры. Тишину нарушало лишь урчание мотора холодильной установки. Бьюкен подошел к выключателям и разом опустил их головки вниз. Заливший комнату свет помог рассеять ощущение неестественности происходящего.
— Ну, так где же они? — осведомился Скэнлон.
Бьюкен молча приоткрыл дверцу термостата и достал оттуда штатив со стеклянными колбочками, маркированными фломастером. Он был утомлен, говорил запинаясь:
— Может, они… может, я их еще не выдержал, сколько нужно. Делать-то все пришлось в спешке…
— Скажите лучше, что именно вы сделали? Да, между прочим, а где Райт?
— Неважно где. Будете работать со мной.
Бьюкен вынимал колбу за колбой, поворачивал их к свету и делал беглые заметки в блокноте. Казалось, он вообще забыл о присутствии Скэнлона.
— Старина! — взмолился тот. — Ведь два часа ночи! Вы попросили — я приехал, так объясните по крайней мере, что вы затеяли?
— М-да, я не слишком-то с вами вежлив, но слишком многое я поставил на карту! Разрешите, я сейчас все вам объясню. — Он указал на первую колбу. — Здесь водная суспензия той дряни, которую Джеррард соскоблил с деталей робота. В соседней колбе то же самое, но с одной существенной разницей: она прошла стерилизацию в автоклаве.
— Зачем?
— Сейчас узнаете. Под номером три — стандартный питательный бульон, я капнул туда из колбы номер один нестерилизованной взвеси. Номер четыре — тот же бульон, но добавленная взвесь стерилизована. Теперь взгляните…
Он поднял штатив к свету. В первых двух колбах жидкость была чуть желтоватой, в третьей она приобрела мутно-коричневый цвет и покрылась тонким слоем пены. Содержимое четвертой колбы оказалось коричневатым, но совершенно прозрачным.
— Вы запомнили, номер три — добавка нестерилизованная, номер четыре — стерилизованная, так?
— Так.
— Сами видите, взвесь в колбе номер три проявляет тенденцию к росту.
— Просто эксперимент не был чистым. Вместе со своими образцами Джеррард неизбежно прихватил множество самых разнообразных бактерий. Расти может буквально любой из сотен видов.
— Хорошо, допустим.
Бьюкен снова подошел к термостату и вытащил стопку круглых чашек Петри. Чашки напоминали пепельницы с плотно притертыми крышками, под которыми прятались кусочки окрашенного желе. Бьюкен расставил их перед собой рядком. Каждая крышка была помечена красным стеклографом.
— Вы, разумеется, правы. Поэтому я подготовил еще и эти чашки. Умения у меня, правда, поубавилось — ничего не попишешь, с университетских времен много воды утекло…
Бьюкен приподнял крышечку с первой чашки. Всмотревшись, Скэнлон сумел различить десятки крохотных округлых колоний. Колонии были всевозможных видов, размеров и цветов.
— Сюда я пересеял первоначальную культуру, — продолжал Бьюкен. — Перед вами по крайней мере четыре типа колоний. — Он показал их платиновой петелькой, заплавленной в торец стеклянного стерженька. — Это коли-бактерии, это, видимо, стафилококки, эти похожи на дифтерийные палочки, а вот эти, — он помедлил, — эти представляют интерес…
— А что я вам говорю, — упорствовал Скэнлон. — Из первоначального препарата получился чуть не весь микробиологический спектр.
— Именно так, но пересев для того и делается, чтобы разделить бактерии по типам. А раз это удалось, то остается взять частичку каждой колонии и идентифицировать ее на предметном стекле под микроскопом.
— Что, просто на глаз?
— Вовсе нет. Окрашивая культуру по Граму, используя разные избирательные методы и питательные среды — вообще-то это настоящая головоломка, но в конце концов можно отождествить каждый вид с абсолютной точностью! — Он пришел в возбуждение, описывать проведенное расследование было для него удовольствием. — Взгляните, я покажу вам. Мне удалось выделить вот эту колонию… — Он вынул из ряда одну из чашек — на слое желе виднелась кучка сморщенных поблескивающих дисков. — Вот они, те, за кем я охотился…
— Старина, время очень позднее, я теряю нить…
— Погодите, сейчас все поймете. Присмотритесь повнимательнее — по краям колонии идут как бы высохшие крапинки…
— Ну и что?
— А то, что нашим маленьким друзьям вовсе не нравится та среда, на которую их поместили. Среда эта — кровяной агар.
— Им не нравится кровяная среда?
— Разным микробам нравится разная пища, только и всего. Как бы то ни было, я идентифицировал все колонии, кроме этой единственной — она не желала расти ни на одной из общеупотребительных сред: ни на чистом, ни на кровяном агаре, ни на среде Макконочи и ни на какой другой…
— И что же дальше?
— Я составил среду по собственному рецепту.
Бьюкен опять направился к термостату и достал оттуда большой лабораторный стакан, внутри которого стояла толстая коническая колба, заткнутая ватой. Верх стакана был запечатан металлической фольгой. Медленно, осторожно Бьюкен опустил все это на стол, поближе к свету. Скэнлон замер в изумлении. Между краем колбы и ватой образовался шевелящийся ободок пены; она вздувалась, лениво сползала по внешней поверхности конуса и растекалась лужицей по дну стакана.
— Боже, что за рецепт вы выбрали?
Прежде чем ответить, Бьюкен помолчал.
— Я измельчил немного дегрона и растер его в пасту, добавив некоторые соли и аминокислоты, главным образом тирозин…
— Черт знает что! Этому должно быть какое-то иное объяснение.
— Например?
— Ну, — замялся Скэнлон, отчаянно пытаясь удержаться в рамках логики и в то же время обойти очевидное. — Хорошо, вы вырастили бактерии, одним из них нравится кровь, другим — сахар…
— Скэнлон, когда необходимы доказательства, ставят решающий эксперимент. Если в каком-то случае — в клинической практике, скажем, — возникло подозрение, что возбудитель болезни — микроб, надо вырастить его чистую культуру на здоровой ткани, взятой у пациента. В данном случае больна пластмасса. Ладно, ладно, вы мне не верите, но это так. Я взял капельку вон той дряни из пробирки и поместил эту капельку на здоровую пластмассу. — Бьюкен открыл последнюю из чашек Петри. — Вот, полюбуйтесь. — И он указал на поверхность геля в чашке. Она была вся облеплена сырой клейкой пеной. — На сей раз я использовал просто кусочки дегрона и даже самый обычный полистирол. Взгляните, что с ними сталось, — все видно и невооруженным глазом…
— Но с чего вы решили, что это бактерии? Разве не может это быть каким-то химикатом… каким-то веществом, которое вы нечаянно перенесли?..
Скэнлон, по-видимому, понял всю зыбкость своего предположения и замолчал, не закончив фразы.
— Допустим. Значит, нужен еще один эксперимент. Вот мы и проведем его, если вы мне поможете.
— Какой эксперимент?
— С помощью электронного микроскопа. Пошли!
Он встал и направился к двери, на которой красовались клеверный лист — международный знак радиационной опасности — и табличка: «Высокое напряжение. Опасно для жизни. Посторонним вход воспрещен».
За дверью в тусклом желтом свете над ними нависла уходящая под потолок колонна электронного микроскопа. С ее верха свешивался толстый высоковольтный кабель, который вел к двухметровому шкафу, набитому электронной аппаратурой. Слышалось мягкое хлюпанье и посапыванье вакуумных насосов: они поддерживали разрежение, недостижимое даже в космическом пространстве.
Бьюкен принялся манипулировать ручками управления. Огоньки на контрольных пультах стали ярче, а шум насосов назойливее. Потом шотландец поднялся.
— Пусть пока покачает, а мы тем временем подготовим препарат для исследования.
Вернувшись в лабораторию, он положил на стол стеклянную пластинку и водрузил на нее чашку Петри с пластмассовой питательной средой. Взяв предметное стеклышко, он помахал им в пламени бунзеновской горелки и крошечной пипеткой нанес на него капельку дистиллированной воды. Раскалив на огне, а затем остудив платиновую петельку, Бьюкен осторожно отодвинул крышку с чашки Петри и захватил петелькой частицу ее содержимого. Тщательно смешав эту частицу с дистиллированной водой на стеклышке, он вновь провел проволочкой сквозь пламя. Работа не мешала ему разговаривать. Скэнлон завороженно следил за всеми этими священнодействиями.