Чтение дневника напомнило Маше об этом чудесном времени. Каждый день был отмечен какими-то новыми достижениями, открытиями новых способностей малыша. Она почувствовала, что отчасти сама виновата в том, что, восхищаясь необычными способностями мальчика, мало задумывалась о том, как столь необычайные способности отразятся на развитии личности. Как психологу ей это было непростительно.
Когда она дошла до раздела, озаглавленного «Математика», в комнату под каким-то неубедительным предлогом вошел Виктор. Недовольная собой за свои собственные упущения в воспитании сына, она разрешила ему остаться.
Математика всегда была ее уязвимым местом. В колледже ей приходилось дополнительно заниматься с преподавателем, чтобы закончить обычный курс. Она была потрясена, когда Виктор-младший стал проявлять способности к математике. Уже в три года он объяснил ей основы этой науки. После его объяснений впервые в жизни ей удалось наконец их понять.
– Что меня поражало, – сказал Виктор, – так это его способность переводить математические уравнения в музыку.
Маша помнила это. Тогда им казалось, что в семье подрастает второй Бетховен. «И мне никогда не приходило в голову задуматься о том, что эта ноша – быть гением – может оказаться слишком тяжелой для малыша», – подумала она с сожалением. Пролистав оставшиеся страницы, она с удивлением обнаружила, что дневник на этом кончался.
– Это что, все? – спросила она.
– Боюсь, что да.
Маша прочитала последние страницы. Запись от 6 мая 1982 года рассказывала о том дне в садике «Кимеры», который навсегда врезался Маше в память. Затем бесстрастно подводился итог: внезапное падение интеллекта. В последнем предложении говорилось: «Скорее всего, у мальчика острое изменение церебральных функций, которое в настоящий момент закрепилось».
– Ты после этого не делал записей? – спросила Маша.
– Нет, – признался Виктор. – Я решил, что эксперимент не удался, несмотря на первоначальный успех. Не было никаких причин продолжать записи.
Маша закрыла тетрадь. Она-то надеялась найти больше подсказок к объяснению того, что ей казалось недостатками личности Виктора-младшего.
– Мне бы хотелось, чтобы хоть что-то указывало на психосоматические расстройства или даже конверсивную реакцию. Тогда на него можно было бы воздействовать терапевтическими методами. Мне надо было быть внимательнее, когда все это случилось.
– Я думаю, что проблемы Виктора были вызваны какими-то внутриклеточными явлениями, – предположил Виктор. – Сомнительно, чтобы эти записи оказались полезны.
– Вот это-то меня и пугает. Я боюсь, что Виктор умрет, как умерли дети Хоббсов и Мюрреев, или от рака, как его брат и Дженис. Я прочитала достаточно литературы по твоей теме и знаю, что рак ставит под угрозу будущее генной терапии. Внедренные гены могут превратить протоонкогены в онкогены, и тогда соответствующие клетки становятся очагами рака. – Она замолчала. Эмоции не давали ей говорить. – Как я могу продолжать рассуждать об этом, как будто это какие-то научные проблемы? Это наш сын, и, насколько я понимаю, ты запустил какой-то механизм внутри него, который приведет его к смерти.
Маша закрыла лицо руками. Слезы прорвались наружу, несмотря на все ее попытки сдержать себя. Виктор попытался обнять ее, но она уклонилась. Он встал. Какое-то время он смотрел, как вздрагивали плечи жены. Ему нечего было сказать в свое оправдание. Он вышел из комнаты и пошел наверх. Боль его собственной печали тисками сдавила сердце. После того, что он узнал сегодня, у него было больше оснований, чем у Маши, беспокоиться за сына.
8
Четверг, утро
Запертый обычным бостонским часом пик в потоке транспорта, Виктор удивлялся, как жители города справляются с этой напастью ежедневно.
У выезда на Сторроу-драйв поток стал свободнее, опять сгустившись только у Фенуэй. До детской больницы Виктор добрался уже после девяти. Он сразу направился в отделение патологоанатомии.
– К доктору Шриаку, – сказал Виктор. Секретарь, не снимая наушников диктофона, указала в направлении коридора.
Продвигаясь по коридору, Виктор читал таблички на дверях.
– Извините. Доктор Шриак? – спросил Виктор, заходя в открытую дверь. На удивление молодо выглядевший человек оторвался от микроскопа. – Меня зовут доктор Фрэнк. Помните, я заходил к вам, когда вы производили вскрытие Хоббса?
– Конечно, – ответил Шриак. Он встал и протянул руку. – Приятно с вами встретиться при не столь удручающих обстоятельствах. Меня зовут Стивен.
Виктор пожал протянутую руку.
– Боюсь, у нас пока еще нет определенного диагноза, – сказал Стивен, – если, конечно, вы за этим пришли. Образцы тканей все еще исследуются.
– Да, меня это очень интересует, – кивнул Виктор. – Но я заглянул к вам, чтобы попросить еще об одной услуге. Вы обычно берете образцы жидкости из организма?
– Обязательно. Мы всегда производим токсикологические исследования.
– Мне бы хотелось тоже получить образцы жидкости.
– Меня впечатляет ваш интерес. Большинство терапевтов предпочитают избегать нас. Пойдемте посмотрим, что у нас есть.
Выйдя из кабинета и пройдя через холл, они вошли в обширную лабораторию. Стивен о чем-то поговорил с сотрудницей лаборатории, после чего она указала в направлении противоположного конца комнаты. Они пересекли лабораторию и вошли в боковую комнату.
– По-моему, нам повезло, – сказал Стивен, открывая холодильник и обводя взглядом сотни пузырьков. Он нашел четыре нужных и вручил их Виктору. В двух содержались образцы крови, в двух других – мочи.