Его круглое, моложавое лицо нахмурилось.
— Слушай меня…
— Я не слушаю всяких…
— Замолчи!
Сэлфридж разинул рот от удивления. Он пребывал в нерешительности: пустить ли ему в ход кулаки или кинжал, и пока он колебался, Хит зло продолжил.
— Я сказал, что тебе лучше быть мертвым, и я имею в виду именно это! Твой младший брат считает тебя таким отчаянным, что подражает тебе во всем. Теперь посмотри на него! Если эпидемия распространится по Секвойе, то у него не хватит сопротивляемости, чтобы выработать антитела, а этот юный идиот не даст мне сделать ему профилактические прививки. Я полагаю, он думает, что может прожить на одном виски, как ты!
Фред Сэлфридж хмуро посмотрел на Хита, глянул на младшего брата и снова перевел взгляд на врача-священника. Он потряс головой, пытаясь прояснить ее.
— Оставь Ральфа в покое. Он в порядке.
— Ладно, начинай копить деньги ему на похороны, — жестоко сказал Хит. — Как наполовину врач я дам прогноз прямо сейчас: rigor mortis.
Сэлфридж облизнул губы.
— Подожди минутку. Мальчик не болен, не так ли?
— Ниже, у Коломбиа Кроссинг, распространилась эпидемия, — сказал Хит. Одна из новых мутаций вируса. если она ударит по нам здесь, будет беда. Она похожа на столбняк, но не так поддается лечению. Когда поражены нервные центры, ничего уже нельзя поделать. Сильно помогут профилактические прививки, особенно если у человека восприимчивый тип крови — как у Ральфа.
Беркхальтер прочитал в мыслях Хита приказ.
— Ты мог бы и сам получить несколько прививок, — продолжил врач-священник. — К тому же, у тебя кровь группы «В», не так ли? И ты достаточно крепок, чтобы справиться с инфекцией. Этот вирус — какая-то новая мутация старого вируса гриппа.
Он продолжал. Кто-то окликнул Беркхальтера с другой стороны улицы, и консул незаметно ускользнул, только Сэлфридж бросил на него мимолетный взгляд.
Стройная рыжеволосая девушка ждала под деревом на углу. Беркхальтер внутренне поморщился, когда понял, что встречи не избежать. Он никогда не мог полностью контролировать ту бурю чувств, которую вызывал в нем сам вид или мысль Барбары Пелл. Он встретился с ее узкими яркими глазами, полными искорок света. Он увидел ее округлую стройную фигуру, казавшуюся столь мягкой, и должно быть такую же жесткую при прикосновении, каким было ее сознание при мысленном контакте. Ее яркий рыжий парик, едва не слишком шикарный, разбрасывал вокруг ее правильного настороженного лица тяжелые локоны, разметавшиеся по ее плечам словно щупальцам медузы, когда она поворачивала голову. Интересно, у нее было типичное для рыжеволосых лицо с высокими скулами, рискованно живое. У нее были типичные качества рыжей, более глубокие, чем цвет волос, хотя Барбара Пелл, несомненно, родилась такой же безволосой, как и любой Болди.
— Глупый, — сказала она, когда он оказался рядом с ней. — Почему ты не разделался с Сэлфриджем?
Беркхальтер покачал головой.
— Нет. И ты не пытайся.
— Я предупредила тебя, что он в таверне. И я оказалась здесь раньше всех, за исключением Хита. Если бы мы работали вместе…
— Мы не можем.
— Десятки раз мы спасали вас, предатели, — горько сказала женщина. А вы будете ждать, пока люди вышибут из вас дух.
Беркхальтер прошел мимо нее и свернул на тропинку, поднимавшуюся по крутому склону и уводившую из Секвойи. Он ясно чувствовал, что Барбара Пелл смотрит ему вслед. Он мог видеть ее столь ясно, будто у него были глаза на затылке, ее опасно яркое лицо, ее прекрасное тело, ее яркие, восхитительные безумные мысли…
Ведь не считая переполняющей их ненависти мысли параноика были столь же прекрасны и соблазнительны, как и красота Барбары Пелл. Рискованно соблазнительными. Свободный мир, в котором Болди могли бы в безопасности ходить, жить и думать, не сдерживая своих мыслей в искусственные стесняющие рамки, как люди когда-то сгибали свои спины, раболепствуя перед хозяевами. Согнутая спина — это унизительно, но даже у раба сознание свободно. Стеснять мысль — все равно, что стеснять душу, и никакое другое унижение не может превзойти этого.
Но такого мира, о котором мечтали параноики, не существовало. Его цена была бы слишком высока. «Что получит человек, — зло подумал Беркхальтер, если он заполучит весь мир и потеряет собственную душу?» Эти слова, наверное, впервые были произнесены по этому случаю и подходили к нему, как никакие другие. Ценой должно было стать убийство, и кто бы ни заплатил эту цену, он бы этим автоматически запятнал купленный им мир и, если бы он был нормальным существом, он никогда не смог бы наслаждаться тем, что он купил столь дорого. Беркхальтер восстановил в памяти отрывок стихотворения и снова, может быть более поздно, чем сам поэт, писавший эти строки, ощутил вкус его горькой меланхолии.
Мысль Барбары Пелл выпустила ему вслед гневную, полную злобы стрелу презрения и ненависти.
«Глупец, все вы глупцы, вы недостойны телепатии, если ведете ее к упадку. Если бы вы только присоединились к нам…»
Ее мысль потеряла ясность и внезапно стала злорадно красной от льющейся крови, солоноватой и испаряющейся, будто все ее сознание с восторгом купалось в людской крови.
Беркхальтер, чувствуя слабость, оборвал мысленный контакт с ней. С неожиданной ясностью он осознал, что не окончательной свободной жизни они хотят, а предметом их вожделения являются средства достижения цели. Они утратили образ свободного мира. Все, чего они хотят, это убийство.
«Глупец, глупец, глупец! — летели ему вслед мысли Барбары Пелл. Подожди и увидишь! Подожди пока — один на два есть два, дважды два четыре, трижды два…»
Беркхальтер мрачно подумал: «Они к чему-то готовятся». И осторожно послал мысль на разведку за внезапный искусственный барьер, которым она пыталась скрыть мысль, когда осознала свою неосторожность. Она злобно сопротивлялась прощупыванию. Он чувствовал только смутные кровавые видения, кипящие за барьером. Потом она беззвучно засмеялась и швырнула ему ясную ужасную мысль параноика, отвратительно отчетливую картину, которая разве что не плеснула ему в лицо льющей через край кровавостью.
Чисто рефлекторно он стремительно отдернул свою мысль. Прикасаться к ее мыслям было столь же безопасно, что и к огню. Это был один из способов, которыми параноики могли при необходимости отогнать назойливую мысль обыкновенного Болди. И конечно же обычно ни один Болди не помышлял о прощупывании чужого сознания без приглашения. Беркхальтер содрогнулся.
Определенно, они к чему-то готовились. Он должен передать этот эпизод тем, чьим делом было знать все о параноиках. В любом случае мозг Барбары Пелл вряд ли дал бы много информации о секретных планах. Она была исполнителем, а не идеологом. Он отозвал от нее свои мысли, привередливо отряхивая грязь подобно тому, как кот отряхивает с лап воду.
Он поднимался по крутому склону, ведшему из Секвойи к его дому, намеренно отрывая мысль от всего, что оставалось позади. Пятнадцатиминутная прогулка привела его к простому дому из бревен и пластика, выстроенному у самого Западного Канадского Леса. Это и было его консульство, и только будка братьев Сэлфридж стояла дальше в лесистой пустыне, тянувшейся на север до моря Бофорта, сливающегося с Северным Ледовитым океаном.
Мигающий красный огонек рядом с его столом сообщал ему, что на терминале пневмопочты, вытянувшейся на шесть миль вглубь леса, для него есть послание. Он внимательно прочитал его. Скоро должна прибыть делегация представителей трех групп племен кочевников. Ладно…
Он проверил запасы, осмотрел главный склад и сел за стол в ожидании. Скоро к нему должен был присоединиться Хит. А пока он, закрыл глаза и сосредоточился на свежем запахе ели, вливавшемся через открытые окна. Но свежий чистый аромат был загрязнен отравлявшими воздух бродячими потоками мыслей.
Беркхальтер вздрогнул.
Секвойя лежала у границы бывшей Канады — ныне необъятной пустыни, в основном, покрытой лесами. Ее промышленность занималась переработкой побочных продуктов целлюлозного производства, и здесь же находился огромный психиатрический госпиталь, что объяснялось присутствием в городе большого количества Болди. С другой стороны Секвойю выделяло из сотен тысяч других городов, усеивающих Америку, недавнее создание здесь дипломатического поста, консульства, который должен был стать средством официального контакта с кочующими племенами, которые отходили в леса по мере расширения цивилизации. Это был город в долине, ограниченной крутыми склонами с бескрайними хвойными лесами и белыми водопадами, несущимися со снежных вершин. Чуть западнее пролива Джорджии и острова Ванкувер раскинулся Тихий океан. Но шоссейных дорог было очень мало; транспорт был воздушным. И связь в основном осуществлялась по телерадио.