Выбрать главу

«Беркхальтер, — беззвучно спросила она. — Беркхальтер, слушай. Мы будем сотрудничать с вами.»

«Мы не собирались делать этого, но… где Немой, Хобсон?»

«Я не знаю.»

«Запас бомб исчез. Мы не можем их найти. Потребуются часы, прежде чем новый груз бомб будет доставлен по воздуху из ближайшего города. Он уже в пути. Но каждая потерянная нами секунда повышает риск, что все откроется. Найди Хобсона. Это единственное сознание в Секвойе, которое мы не можем затронуть. Заставь Хобсона сказать нам, где они. Заставь его понять, Беркхальтер. Это касается не только нас. Если хоть слово о происходящем просочиться во внешний мир, каждому телепату в мире будет грозить опасность. Раковая опухоль должна быть уничтожена прежде, чем она распространится.»

Беркхальтер ощущал текущие к нему убийственные потоки мыслей. Он свернул к темному дому, отошел за куст и подождал, пока толпа протекла мимо него, сверкая факелами. Он чувствовал себя слабым и потерявшем надежду. То, что он увидел на лицах людей, было ужасно. Существовали ли эти ненависть и ярость на протяжении поколений в глубине сознания — это безумное насилие толпы, обрушившееся на Болди от такой мелкой провокации?

Здравый смысл подсказал ему, что провокация была достаточной. Когда телепат убил обыкновенного человека, это была не дуэль — это было убийство. Кости были брошены. И уже много недель в Секвойе работала психологическая пропаганда.

Обыкновенные люди не просто убивали чуждую расу. Они хотели уничтожить личного врага. Сейчас они были уверены, что Болди собирались завоевать весь мир. Пока что еще не сказал, что Болди едят детей, но, возможно, до этого недалеко, подумал Беркхальтер.

Предпосылки. Децентрализация помогала Болди, поскольку она делала возможным временное информационное эмбарго. Связи, соединявшие Секвойю с остальным миром, были блокированы; они не смогут оставаться закрытыми навсегда.

Он проскочил через двор, перепрыгнул через изгородь и оказался среди елей. Он ощутил желание пойти прямо на север, в чистую глушь, оставляя позади сумятицу и ярость. Но вместо этого он повернул на юг, к далекому госпиталю. По счастью ему не пришлось при этом переправляться через реку; мосты, несомненно, охранялись.

Возник новый звук, нестройный и истерический. Лай собак. Животные, как правило, не могут принимать телепатические мысли людей, но бушующий сейчас в Секвойе ментальный шторм увеличил частоту — или энергию — до куда более высокого уровня. И мысли тысяч телепатов всего мира были сосредоточены на маленьком городке Тихоокеанского побережья.

Слушайте, слушайте! Лают собаки!

Нищие в город идут…

Но есть и другая поэма, думал он, роясь в памяти. Другая, которая подходит даже лучше. Как же…

Надежды и страхи всех лет…

5

Бездумный лай собак был хуже всего. Он поднимал напряжение воя, сумасшедшей дикости, что бушевала вокруг госпиталя подобно приливным волнам. Пациенты тоже откликались на это; потребовались мокрые простыни и водная терапия, а в некоторых случаях и смирительные рубашки.

Хобсон смотрел через поляроидное стекло окна на раскинувшийся далеко внизу город.

— Сюда им не добраться, — сказал он.

Хит, осунувшийся и бледный, но с каким-то новым огнем в глазах, кивнул в сторону Беркхальтера.

— Ты пришел одним из последних. Семеро наших были убиты. Один ребенок. Десять других еще в пути. Остальные здесь — в безопасности.

— Насколько в безопасности? — спросил Беркхальтер, прихлебывая сваренный Хитом кофе.

— Настолько же, что и везде. Это здание построено так, чтобы невменяемые путешественники не могли выбраться наружу. Эти окна не бьются. Причем с любой стороны. Толпа сюда не ворвется. Во всяком случае, эту будет непросто. И, само собой, здесь ничего не горит.

— А что насчет персонала? Я имею в виду обыкновенных людей.

Седовласый человек, сидевший за столом неподалеку, перестал заполнять карту и, взглянув на Беркхальтера, криво усмехнулся. Консул узнал его: доктор Вэйланд, главный психиатр.

— Гарри, медики-профессионалы долго работали с Болди, — сказал Вэйланд. — Особенно психиатры. И если кто-нибудь из обыкновенных людей может понять точку зрения телепатов, то это мы. Мы не участвуем в войне.

— Госпиталь должен работать без изменений, — сказал Хит. — Несмотря на происходящее. К тому же, мы совершили кое-что беспрецедентное. Мы прочитали мысли каждого обыкновенного человека в этих стенах. Трое из всего персонала относились к Болди с предубеждением и симпатизировали линчевателям. Мы попросили их уйти. Теперь здесь нет угрозы Пятой Колонны.

— А еще один человек, доктор Уилсон, спустился в город и попытался урезонить толпу… — тихо сказал Хобсон.

— Его принесли назад, — отозвался Хит. — Сейчас ему вводят плазму.

Беркхальтер поставил чашку.

— Ладно. Хобсон, ты можешь читать мои мысли. Что ты об этом думаешь?

Круглое лицо Немого было бесстрастно.

— У нас свои планы. Да, это я спрятал бомбы. Параноикам теперь до них не добраться.

— Но скоро здесь будут новые бомбы. Секвойю собираются уничтожить. Ты не сможешь помешать этому.

Запищал зуммер; доктор Вэйланд выслушал краткое сообщение селектора, взял несколько карт и вышел. Беркхальтер махнул большим пальцем в сторону двери.

— Что насчет него? И остального персонала? Теперь они знают.

Хит поморщился.

— Они знают гораздо больше, чем нам бы хотелось. До сегодняшнего дня ни один обыкновенный человек даже не подозревал о существовании группы параноиков. Нельзя ожидать от Вэйланда, что он будет молчать об этом. Параноики представляют угрозу для обыкновенных людей. Беда в том, что средний человек не делает разницы между параноиками и обыкновенными Болди. Эти люди внизу… — он взглянул в окно. — Разве они видят эту границу?

— В этом вся проблема, — согласился Хобсон. — С точки зрения логики ни один обыкновенный человек не должен остаться в живых. Но разве это выход?

— Я не вижу другого пути, — упавшим голосом сказал Беркхальтер. Он внезапно подумал о Барбаре Пелл, и Немой бросил на него быстрый взгляд.

— Что ты об этом думаешь, Хит?

Врач-священник подошел к столу и перетасовал истории болезней.

— Ты руководитель, Хобсон. Я не знаю. Я думаю о своих пациентах. Вот Энди Пелл. У него болезнь Алжаймера — ранний старческий психоз. Он бодр. Не все хорошо помнит. Приятный старик. Роняет пищу на рубашку, заговаривает меня на смерть и показывает фокусы медсестрам. И он, пожалуй, не был бы большой потерей для мира. Зачем тогда вообще подводить черту? Если уж мы пошли на убийства, то незачем делать исключения. А значит, обслуживающий персонал из обыкновенных людей не должен выжить.

— Таково твое мнение?

Хит сделал резкий злой жест.

— Нет! Мое мнение не таково. Массовое убийство означало бы отказ от девяноста лет работы с тех пор, как родился первый Болди. Не будет ли это означать, что мы ставим себя на один уровень с параноиками? Болди не убивают.

— Параноиков мы убиваем.

— Тут есть отличие. Параноики с нами на равных. И… о, я не знаю, Хобсон. Мотив-то один и тот же — спасение своей расы. Но, так или иначе, мы не убиваем обыкновенных людей.

— Даже линчующую толпу?

— Они ничего не могут изменить, — спокойно сказал Хит. — Возможно, различие между параноиками и обыкновенными Болди — казуистика, но разница между ними есть. И для нас это очень большая разница. Мы не убийцы.

Беркхальтер опустил голову. Снова вернулось ощущение невыносимой усталости. Он заставил себя выдержать спокойный взгляд Хобсона.

— У тебя есть еще какое-нибудь объяснение? — спросил он.

— Нет, — ответил Немой. — Но я поддерживаю связь. Мы попытаемся найти выход.

— Еще шестеро невредимыми добрались сюда, — сказал Хит. — Один убит. Трое все еще в пути.

— Толпа до сих пор не выследила, что мы в госпитале, — сказал Хобсон. — Давайте подумаем. Собравшиеся в Секвойе параноики — солидная сила, и они неплохо вооружены. Ими захвачены взлетные площадки и электростанция. Они посылают фальшивые телеаудиосообщения, так что во внешнем мире подозрений не возникает. Он пытаются выиграть время; как только сюда прибудет новый запас бомб, они обрушат его на город и уничтожат Секвойю. И нас, конечно.