Он узнал мысль Хобсона, но ей вторили мысли многие других, многих тренированных умов сотен других Немых, словно нестройный хор, усиливающий все, что говорил Хобсон.
"Но я… я скрытый…"
Сотни умов слились воедино, психический коллоид Общего Круга, но несколько другого, более тесного объединения, превращенного во что-то новое шлемами, которые фильтровали их мысли. Объединение стало единым мозгом, сильным, разумный и дружественный, благосклонный к новичку. Он не нашел здесь чудесного утешения – он нашел нечто большее.
Истину. Честность.
Искажения его ума, параноидальная причуда с ее симптомами и нарушением логики стали в это мгновение невероятно четкими. Это была высшая степень психоанализа, доступная только Болди.
"Это потребует времени, – подумал он. – Лечение потребует…"
Хобсон стоял у него за спиной.
"Я буду с тобой. До тех пор, пока ты не сможешь действовать сам. И даже тогда – мы все будем с тобой. Ты один из нас. Болди не бывает одинок."
ПЯТЬ
Наверное, я умираю.
Я лежу здесь с начала времен. Изредка ко мне возвращается сознание. Я совсем не могу двигаться.
Я хотел перерезать себе артерию на руке и умереть, но сейчас сил не осталось даже на это, впрочем даже это ни к чему. Мои пальцы неподвижны. Я совершенно не могу двигаться, и мне больше не холодно. Свет и тепло пульсируют и гаснут, гаснут с каждой пульсацией. Наверное, это смерть; я даже уверен в этом.
В высоте висит вертолет. Он все равно опоздает. Он растет на глазах. Но я погружаюсь быстрее, чем он опускается в каньон между вершинами. Они нашли меня, но уже слишком поздно.
Жизнь и смерть не имеют значения.
Мои мысли тонут в черном водовороте. Один, совсем один, погружаюсь я в него, и это конец.
Но какая-то мысль, слишком странная для умирающего, преследует меня.
Шалтай-Болтай сидел на стене.
Это, кажется, была мысль Джеффа Коуди?
О, если бы мне удалось подумать о Джеффе Коуди, я бы, наверное, сумел…
Слишком поздно.
Коуди и Операция "Апокалипсис", там, в пещерах… помню… помню…
…смерть в одиночестве…
ШАЛТАЙ-БОЛТАЙ
"И сказал Господь Ною: грядет конец рода человеческого, ибо переполнилась через него земля насилием…"
Джефф Коуди стоял под каменным сводом, сцепив за спиной руки. Он изо всех сил пытался прочесть мысли компьютера, стараясь при этом закрыть свои мысли от посторонних. Он воздвиг барьеры вокруг собственного отчаяния, с трудом заставляя себя сосредоточиться на мысли, с которой он не отваживался сталкиваться. Он пытался подавить ее, загнать за поверхностный хаос своего сознания. Закрытая стеклом матовая широкая передняя панель компьютера мигала светом и отражениями. Где-то внутри его лежала тонкая пластинка, способная смести с лица Земли человеческую жизнь. Не жизнь Джеффа Коуди, и не жизни его соплеменников. Всего лишь жизнь обыкновенных людей, не знающих, что такое телепатия. Один-единственный человек отвечал за кристалл. Коуди.
У него за спиной переминался с ноги на ногу Алленби, его отражение расплывалось на сверкающей панели управления компьютера. Не оборачиваясь, Коуди сказал:
– Но если Индуктор – ошибка, тогда нам придется… – Образ смерти и умирания подобно облаку начал формироваться в его мыслях.
Он не сказал этого вслух. Алленби также безмолвно очень резко оборвал его, но его мысль врезалась в мысли Коуди, рассеивая образ разрушения прежде, чем тот полностью сформировался в сознании Джеффа.
– Нет. У нас уже были неудачи. Но мы попытаемся снова. Мы будем продолжать попытки. Может быть, это… – его мысль набросала тонкий кристалл в компьютере, где была заперта смерть для большей части человеческой расы, – нам никогда не понадобится.
– Называй это неудачей или провалом, – сказал Коуди, храня мысленное молчание. – Цель слишком высока. Никто не знает, что делает человека телепатом. Никто никогда не пытался сделать это с помощью машины. Такой Индуктор никогда не заработает. Тебе это известно.
– Мне это неизвестно, – отозвалась спокойная мысль Алленби. – Мне кажется, это возможно. Ты просто очень устал, Джефф.
Коуди коротко рассмеялся.
– Мерриэм выдержал на этой работе три месяца, – сказал он. – Брюстер протянул дольше всех – целых восемь. У меня это шестой месяц. Так в чем же дело? Боишься, что я поступлю так же, как Брюстер?
– Нет, – сказал Алленби. – Но…
– Ладно, – раздраженно оборвал его мысль Коуди. – Забудь об этом.
Он почувствовал, как мысль Алленби осторожно коснулась края его сознания неловким прощупывающим касанием. Алленби был психологом. И поэтому Коуди его немного побаивался. Он не хотел, чтобы именно сейчас им занялся эксперт. Под коркой его сознания таилось что-то пугающее и в то же время очень соблазнительное, и он не хотел, чтобы об этом кто-нибудь узнал. Он напряг волю, вызвав перед лицом Алленби подобное дымовой завесе мерцание приятных образов. Еловые леса с льющимся сквозь них теплым дождем в четверть мили над их головами за известняковым небом. Покой и ясность пустого неба, нарушаемое только жужжанием вертолета и мягким протяжным свистом его лопастей. Лицо жены Коуди, когда она была в хорошем настроении и мягко смеялась.