Лиза. Погоди. До свидания сказать людям дай. Господа… Ну, в общем, это… я уезжаю. И как говорится, я вам желаю…
Тишина.
Желаю я вам, вы чего? (Вдруг смеется.) Живите уже, наконец, живите! Ну, что вы страдаете, вы живите! Живите!.. (Направляется к выходу.)
Юлька(внезапно). Лиза, прощай! (Обнимает ее, целует и плачет.) И ты, моя добрая, моя красивая — и ты живи… Себя береги и его, хорошо?.. Вы же там, на чужбине, хорошие вы мои…
Лиза. Не реви…
Юлька. Скажи на прощание: ты любишь его? Ты чувствуешь — любишь?
Лиза. Кого, дурачок?..
Юлька. Он — замечательный, Лиза, люби его, люби!..
Лиза. Юлька, я только погладилась, а ты помнешь…
Юлька(осеняет ее крестом). Я буду молиться за вас, возьми… (Надевает на нее крестик.)
Лиза(всхлипывает). Юлька, дурачок…
Юлька. Я вас люблю, вот… (Крестит Лизу.) Я вас люблю…
Лиза. Приезжай к нам, в Израиль… Приедешь, что ли? Обещаешь?.. Да ну тебя, дурачок… (Уходит.)
Тишина. Наум подходит к Модесту.
Наум. Выйди, пожалуйста.
Модест. Мм…
Наум. Очень прошу.
Юлька. Папочка…
Наум. Пусть выйдет. Мне нужно. Я прошу.
Модест(нежно касается юлькиного плеча). Я буду близко. Я — понимаю… Ничего не бойся.
Юлька. Да… Хорошо… Да…
Модест скрывается. Молчат.
Наум. Полжизни представлял себе, какой она будет, эта минута… Вот, значит, оказывается, как… Прощайте. Уезжаю. Теперь уже, кажется, точно. Теперь — навсегда. Не знаю, что говорить… Поздно, наверное, говорить… Неинтересно… Поздно… Валерия… я все равно… любил тебя больше жизни… И тебя, сын, поверь…
Юлька. Папочка…
Наум. Простите меня… Простите…
Молчат. Он медленно направляется к выходу.
Валерия(тихо). Наум…
Он останавливается. Она медленно идет к нему, берет его за руку, прижимается щекой.
Юлька(тихо). Папочка… Папочка… (Обнимает отца и мать.)
Все трое стоят, тихо плачут…
Часть вторая
И снова ночь. Но в другой стране. И кажется, что на другой планете. Комната. Полагать — гостиная. На столе грязная посуда, недоеденный кем-то ужин, пустая бутылка из-под вина. Стены увешаны картинами. Странная фантазия художника мусор на всех полотнах. Этакое вселенское мусоропреставление: люди из мусора, птицы, ползучие гады и звери; в мусорном небе солнце с луной — из мусора; дуют мусорные ветры, на мусорную землю падают мусорные дожди… Смотришь на все это — так и чудится некая мусорная симфония… Появляется Наум. Небрит и запущен. В старой майке с жирно нарисованным: «Нет!..», в потертых и драных джинсах. Мгновение стоит, прислушивается. Из другой комнаты доносится смех. Он было направляется туда, однако у двери останавливается, чего-то как будто ждет… Стоит, низко опустив голову. Вдруг быстро идет к столу, проверяет бутылку, берет какую-то еду, садится в кресло, вытягивается, ноги кладет на стол. Ест. Появляется Лиза. Обнажена. Похоже, ей нравится жить без одежды.
Лиза. Привет, мой хороший. Ты уже тут? (На ходу его чмокает.) Как знала — объявишься, дверь не запирала… (Скрывается в душевой.)
Он сидит. Не пошелохнется. Жует. Внезапно из соседней комнаты громко и фальшиво доносится пение: «Иерусалим, о, Иерусалим… о, ты золотой, о, ты прекрасный!..» Наум решительно поднимается и направляется туда, где поют, — впрочем, останавливается на полпути… Пение: «О, как я тебя крепко люблю, Иерусалим, о, ты мне освещаешь жизнь!..» Так же внезапно, как поднялся, Наум возвращается в кресло, занимает прежнюю позу. Пение: «Да отсекут мне правую руку, если я позабуду тебя, о, Иерусалим!..» Появляется Лиза. Мокрая, обернутая в огромное махровое полотенце.
Хорошо, что пришел, я соскучилась. (Чмокает еще.) Я сейчас… (Скрывается.)
Песня оборвалась. И опять Наум срывается с места, заметно, тянет его в другую комнату, как магнитом, но, похоже, нет сил, его будто парализует. Стоит, не пошелохнется. А оттуда несется смех — женский, мужской… Наум сжимает кулаки, внезапно хватается руками за голову, возвращается в кресло. Появляется мужчина. Лет сорока, по виду религиозный. Штаны расстегнуты, рубашка наружу. Улыбается, выглядит очень довольным. Увидев Наума, останавливается. Теряет улыбку. Прищурившись, строго разглядывает. Опять улыбается, заправляется.