Постепенно крики прекратились. Да и что толку зря кричать? Горло сорвёшь да душу злобой растравишь и только.
Сокамерники Руфата, да и он сам, уже приготовились ко сну, когда за стенкой, в соседней камере кто-то негромко запел:
Простые, незамысловатые слова песни тронули душу Руфата и, несмотря на усталость после трудного и насыщенного событиями дня, спать ему расхотелось.
Так и пролежал он на спине, закинув руки за голову, с открытыми глазами до глубокой ночи.
А поезд мчался вперёд, мерно постукивая по рельсовым стыкам колёсными парами и мягко покачивая из стороны в сторону железные вагонные ящики, увозя всё дальше и дальше от центра страны едущих в этом поезде пассажиров…
…Пассажирский поезд сообщением Хабаровск — Комсомольск-на-Амуре, прибыл в пункт назначения ранним утром.
Минут пятнадцать тащился состав от границы станции до вокзального перрона, все, замедляя и замедляя ход пока, наконец, не остановился.
— Приготовиться на выход с вещами! — крикнул появившийся в коридоре начальник конвоя и быстрым шагом прошёл в тамбур. Вслед за ним шёл здоровенный прапорщик с кипой папок в руках. Началась выгрузка этапников из вагона.
— Первый пошёл! — зычным голосом крикнул конвоир, открывая одну из камер.
— Второй пошёл!
— Третий…
В Комсомольске-на-Амуре произошла уже тщательная сортировка этапников и распределение их по «воронкам». Малолетки и подследственные поехали в СИЗО, осужденные — в колонии по режимам.
Ехали долго. Дорога — врагу не пожелаешь: рытвины, ухабы, резкие подъёмы и такие же резкие спуски.
Машину подбрасывало на ухабах, клонило то в одну, то в другую сторону на крутых виражах и каждый раз испытывающие крайние неудобства, запертые в тёмном, железном ящике зэки, поливали отборным матом и шофёра машины, и конвой, и всех начальников вместе взятых.
А тут ещё ко всему, один из конвоиров, молодой солдат оказался любителем художественного свиста и всю дорогу от самой станции упражнялся в этом жанре искусства, насвистывая мелодии из репертуара знаменитых эстрадных исполнителей.
— Слушай, начальники, сколько нам ещё болтаться в этом ящике? — не выдержав, спросил кто-то из заключённых, обращаясь к конвоирам.
— Долго, — коротко бросил один из конвоиров, с сержантскими лычками на пагонах.
— Ну а всё-таки? — не унимался решивший «пообщаться» с сержантом. — Столько же, сколько уже проехали?
— Столько, полстолька и четверть столько, — ухмыльнулся сержант.
— Козёл долбанный, — злобно огрызнулся этапник. — Сказать, что ли, трудно? Нацепил три сопли на пагоны и считаешь себя большим начальником?
— Прекратить разговоры! — повысил голос сержант. — Расшлёпался тут, смотри у меня!
— Не гони «жуть», здесь пугливых нет, — сказал с усмешкой всё тот же голос из-за решётчатой двери. — Лучше скажи своему напарнику, чтобы прекратил свой концерт, всю душу вымотал.
— Пусть свистит, мне не мешает, — пожал плечами сержант и, откинувшись на спинку сиденья, закрыл глаза, может, задремал, а может, притворился спящим, чтобы не вступать больше в полемику с ушлыми, острыми на слово, этапниками.
— Один вот так же всё свистал — его поебли, и он перестал, — не в силах терпеть больше соловьиные трели конвоира, крикнул кто-то из темноты автозака. Одобрительный дружный громкий хохот поддержал остряка.
— Кто это сказал? — прервав своё выступление, грозным голосом спросил любитель художественного свиста, услышав сказанное в свой адрес.
— Все говорят, — отозвался из темноты всё тот же задорный голос. В «воронке» опять одобрительно засмеялись.
— Да я вас всех тут сейчас выебу! — сорвался на крик, побелевший от злости конвоир, и угрожающе передёрнул затвор автомата.
— Сначала ебалку отрасти, — не сдавался остряк из темноты. — И ружьишком не балуй.
— Уроды!!! — вышел из себя уже не владеющий собой молодой конвоир. — Да я вас!.. При попытке к бегству!
— Чего ты вяжешься с ними? — лениво приоткрыв один глаз, спросил молодого конвоира сержант, которому уже порядком надоела пустопорожняя перепалка солдата с этапниками. — Подначивают тебя, салагу, а ты…