Втирает автозагар, масла и кремы. Он их навёз полный чемодан и забил ими ванну в гостиничном номере — Верочке негде шампунь приткнуть. Нарцисс, качок хренов.
Если хотите знать, культуризм у мужчин — то же самое, что анорексия у женщин. Только наоборот, вывернуто наизнанку. В смысле, та же психическая болезнь, лечится тяжело и долго.
Там — вялые бледные покровы и торчащие кости, а здесь — натянутая блестящая кожа и подвижные кубики. А суть одна.
— Так, так, — заподозрила Нюся. У неё работа такая — подозревать, ей за это деньги платят. — Значит, расставание для молодого человека было — удар и потрясение? И как он? Буйно реагировал, ревновал, угрожал?
— Точно! — осенило меня. — Вот сволочь, от него всего можно ожидать. Хотя… Все эти качки такие бабы, плаксы и трусы. Чуть что — в слёзы, в визг, в истерику. Капризничают, ножками топают, кулачками разбрасывают. У нашего женишка даже для подлости решимости не хватило бы.
Упрямая Нюся всё-таки отработала озвученную версию. Со стороны несостоявшегося жениха оказалось — железное, стопроцентное алиби. Он уезжал из города на месяц — тому куча свидетелей и железнодорожный плацкартный квиток. А ещё автобусный билет до родной деревни Выпуково. Вот тебе, получай вместо Антальи, Бриони и Санторини.
Пока мы с припозднившейся Нюсей сидели, в кабинете потемнело. Сползлись грозовые тучи, погромыхивало.
Когда вместе вышли из следственного отдела и охранник захлопнул за нами дверь — хлынул ливень, да какой. Толстые ледяные струи воды просто вколачивало в асфальт.
Я кинула взгляд на Нюсины потрескавшиеся босоножки сорок третьего размера: не добежит девка до троллейбуса — раскиснут, развалятся. Пригласила в свой стоявший на парковке «хендай». Везти пришлось к чёрту на кулички, на окраину города: Нюся жила в частном секторе.
Разбрызгивая лужи, она неслась к своей избушке, прижимая к груди папку с делами: не успела, взяла домой поработать. А я семенила рядом и угодливо держала над ней зонтик, как секьюрити над Путиным: чтобы дела не подмочило. Кому они нужны, подмоченные-то дела?
Вбежали под навес, переглянулись, расхохотались. Отряхнулись как кошки, потрясли лапками. Нюся предложила зайти, попить горячего чаю — а мне стало любопытно, как живут нынешние следовательницы.
Ничего, я вам скажу, хорошо живут, зажиточно. Это снаружи халупа — а в прихожей, смотрю, урчит громадный красный морозильник. На журнальном столике ноутбук последней модели. Домашний кинотеатр, софа кожаная натуральная, кресло роскошное, под старину. Хрустальная пятирожковая люстра.
Но не чувствуется хлопотливой женской руки: неуютно, как на вокзале или в цыганском таборе. Громоздятся какие-то не распакованные коробки, по углам кучи тряпок, на одной спит кошка. И на всём лежит толстый слой пыли. Только на заваленном папками журнальном столике, где находится ноутбук, пространство вытерто локтями до блеска.
— Некогда, ни до чего руки не доходят. Накупила барахла, — Нюся небрежно пнула коробку, — а куда мне оно? Семьи нет. Живу одна с кошкой Сонькой. Маму в прошлом году похоронила. Это она мне всё в уши жужжала: «Не жалей, Нюська, на вещи. Деньгам не верь — деньги пшик, дым, бумажки». Привыкла жить при дефиците, две реформы пережила.
Говоря это, Нюся шлёпала большими и крепкими босыми ступнями по пыльному полу, всюду в пыли оставляя «пальчики». За шкафом, постанывая, скинула тесный китель, с наслаждением переоблачилась в старенький халат.
— Это мама меня приучила форму носить. И чтобы ромбик непременно привинчен, — сообщила из-за шкафа, — Ужасно она гордая была, что я на юриста выучилась. «А иначе, говорит, Нюська, как люди будут знать, что ты у меня следовательша? И экономия, говорит: зачем свою одежду трепать? А так, сносишь казённую — новую выдадут».
Действительно, в линялом халате Нюся никак не походила на следователя. В крайнем случае, тянула на банщицу или посудомойку.
С кухонного стола локтём сдвинула сковородку с чем-то скисшим утрешним, а может, вчерашним. Накрыла холостяцкий ужин: хлеб, колбасу, сыр. Щедро порезала всё крупными ломтями.
Поставила на электроплитку кастрюлю с водой, лаврушкой, перцем. Вынула из пустой морозилки пачку магазинных пельменей. Оттуда же на свет появилась запотевшая бутылка беленькой. Нюся с вызовом пристукнула ею по столешнице:
— Вы как хотите, а я пригублю. Не думайте, я не увлекаюсь. Просто устала за эту неделю как пёс. Начальство с утра на планёрке вздрючило: мол, с каждым делом копаюсь как неживая. План запарываю, весь отдел назад тяну.