— Да, требовал, чтобы я извинился перед этим хреном с горы! Он хотел какие-то темы через него прокачать…
— А ты?
— А я папахена послал! Далеко и надолго!
— Может зря? Представь, какие возможности могли бы открыться! В столицу бы со временем перебраться смогли бы…
— А мне хватает и здешних возможностей! — Продолжал гнуть свою линию Храпов-младший. — Вот только Катька, шалава, весь кайф ломает…
Да, — сочувственно произнес Худолеев, — не устоит твоя Катька перед таким членом… Да и какая бы стерлядь устояла бы? — философски заметил он.
— А вот хрен им, голубкам, что обломиться! — мрачно пообещал Степан, скрипя зубами. — Меня нельзя просто так взять, и через хер кинуть!
— Конечно, зря, что из-за бабы, но спускать, действительно, никому нельзя!
— Вот я и не спущу! Да где там уже Эд? Он за бухлом и телками чё, во Владивосток поперся?
После бани мы засиделись едва не за полночь. Катя уже давно уложила Костика, и сидела с нами, позевывая, изо всех сил стараясь не вырубиться после ночной смены. Я несколько раз пытался её «прогнать», но она успешно сопротивлялась моим порывам отправить и её «на боковую». Да что там говорить, ей было жутко интересно, как впрочем, и любому обывателю нашей необъятной страны услышать из наших с Прохором уст интересные случаи, рассказы, анекдотические ситуации из жизни российской и зарубежной элиты, звезд шоу-бизнеза и вообще известных личностей, ежедневно мелькающих по зомбо-ящику. Наконец, в первом часу ночи, разомлевшие от бани и качественного спиртного, ГАИшники, вылезли из-за стола и раскланялись.
— Ребята, — едва не прослезившись от умиления, произнес Колобков, поочередно облапив на прощание меня и Прохора, — давно так чудесно не отдыхал! Столько нового для себя узнал, интересного… Ай, да что там: мужики, вы классные! Даже жалко с вами расставаться! Но, нам пора! Да, Шурка?
Шурка произнес нечто невразумительное и комично мотнул головой — доза спиртного, принятая молодым сержантом «на грудь», оказалась для него явно великоватой.
— Зачем мальчишку так напоили? — неодобрительно произнесла Катя. — Как он теперь домой пойдет?
— Какой он мальчишка? — делано возмутился Колобков. — Он мужик! Страж порядка! Пусть привыкает!
— Да, не рассчитали как-то, — повинился я, беря Шурика под руку. — Давай его на моей половине положим? — предложил я Кате. — Места навалом. А в коридоре я раскладушку видел. Я в спальне, Прохор на диване уляжется… Если ты не против…
— Я только «за», — ответила девушка.
— Н-нет! — Шурик покачнулся, вырывая локоть из моих рук. — С-с-спас-сибо! Но я д-домой — мама волноватьс-с-ся будет! — с трудом выговорил Шурка.
— Мама — это святое! — согласился я.
— Вы не переживайте, — произнес Колобков, — я его до дома в лучшем виде доставлю! Не первый раз замужем!
— Смотри, Сема, головой за пацана отвечаешь! — «пригрозил» Колобкову Прохор.
— Я ж сказал, сделаю в лучшем виде, и комар носа не подточит!
— Хорошо, — согласилась Катя, — тогда прощайте, гости дорогие!
— И вам спокойной ночи! — «вернул» любезность Колобков.
Слегка пошатываясь, ГАИшники вышли за калитку, и побрели по-темной улице.
— Пора и нам честь знать! — произнесла Катя, передернув плечами и поплотнее закутавшись в теплую шаль.
— Похолодало, — заметив её движение, сказал я. — Утомили мы вас?
— Да нет, мне тоже было очень интересно, — улыбнувшись, ответила девушка. — Просто после ночной…
— Тогда давайте по койкам! — предложил Прохор, направляясь к дому.
— Дельное предложение, — сказал я. — спокойной ночи, Катя.
— И вам, Сергей Вадимович, тоже спокойной ночи.
Проводив Катю до дверей, я прошел на свою половину дома. Прохор уже во всю храпел на диване. И когда только успел? Я аккуратно сложил на стул одежду и залез в прохладную постель. Через мгновение я уже крепко спал, уткнувшись носом в подушку.
Спал я крепко, а вот снилась мне всякая сюрреалистическая дрянь: я опять в мире без людей, только пустынные улицы города похожи на горящий ад. По большим и малым дорогам, проспектам и переулкам бегут, словно полноводные ручьи во время ливня, потоки раскаленной лавы. Горят припаркованные у обочин бесхозные автомобили, чадя резиной покрышек, пылают в деревянные лавки автобусных остановок, плавятся от жара рекламные щиты. Окруженные роем гаснущих искр, с треском падают на горящую землю обугленные деревья. Лопаются от жара стекла в окнах безлюдных домов, и бесшумно тонут острые осколки в поглощающей все и вся раскаленной лаве. Тяжелый запах гари забивает легкие, не давая вздохнуть. Меня терзает кашель, слезятся глаза. Сквозь ревущее пламя до меня доносится знакомый голос. Но я никак не могу вспомнить, кому же он, в конце концов, принадлежит.