— Серега, вставай! Серый! — не переставая, зовет меня голос. — Да проснись же, мать твою за ногу! — Проха, узнал я зовущего, но открыть слезящиеся глаза не было сил. — Серый, горим! Пожар! — воззвал ко мне Прохор, отвешивая звонкую пощечину. Затем еще одну и еще!
В голове немного прояснилось, и я смог вывернуться из отравленного угарным газом забытья. Разодрав слипающиеся веки, я увидел на потолке отблески пламени, вырывающиеся сквозь окно. Комната оказалась заполнена дымом, который смрадным туманом висел в метре от пола.
— Очнулся? — прокричал мне в ухо Прохор.
— Очнулся! — кивнул я, сползая с кровати.
— Валить надо, Серый, а то сгорим! А я так и не узнаю, сможешь ты как Феникс из пепла восстать, или нет? — Даже в такой дрянной ситуации Прохор не терял присутствия духа, пытаясь шутить.
Мы кинулись к дверям, но пробиться сквозь веранду на улицу не смогли — там бушевал настоящий огненный ад: разлетался на куски раскаленный шифер и рушилась кровля. Из открытого дверного проема так дохнуло жаром, что затрещали волосы на голове.
— Назад! — крикнул я, резко захлопывая дверь. — Давай к окну!
Прохор рванул светящемуся прямоугольнику окна, но неожиданно обмяк и с глухим стуком повалился на пол.
— Черт возьми! — выругался я, подхватывая товарища под мышки. — Не вовремя-то как!
Я волоком дотянул Прохора до окна, а затем, схватив с тумбочки старый, допотопный телевизор (тяжелый зараза), выбросил егов окно. Дзинькнуло стекло, хрустнула сломанная рама, и в комнату ворвался обжигающий язык пламени. В мгновение ока занялись огнем легкие занавески. Не обращая на них внимания, я принялся выламывать из окна острые щепки, оставшиеся от сломанной рамы. Расчистив «пути отхода», я поднял Воронина и, с трудом перевалив его через подоконник, скинул во двор. Выпрыгнув следом, я, не медля ни секунды, оттащил находящегося без сознания Прохора подальше от горящего дома.
— Как так-то? Почему горим? — Калейдоскопом крутились у меня в голове вопросы, ответов на которые я не находил. — Ведь все вчера хорошо закончилось — лишнего огня, кроме банной печи нигде не разводили, да и та «к окончанию банкета» полностью прогорела. Бычки исправно тушили в пустых консервных банках, заполненных водой. Нет, не то! Не могли они вот так запросто подпалить дом! Может, проводка коротнула? Нет, не об этом сейчас надо думать! Меня словно ледяным крошевом осыпало — там, в горящем доме, сейчас Катя с Костиком! Я рванул к пожарищу прямо как и был — в одних трусах на босу ногу, но вовремя опомнился — если я сейчас вот так глупо сдохну, кому от этого станет легче? Нет, здесь надо действовать с толком, с расстановкой! Развернувшись, я помчался в сторону бани. Забежав в предбанник, я сорвал с веревки, развешенные для просушки простыни и полотенца. Обмотался ими с ног до головы. На улице я вылил на себя из бочки несколько ведер воды — вот теперь я готов! Подбегая к дому, я услышал где-то вдалеке рев пожарной сирены и заметил скапливающихся у забора соседей и зевак. Возле горящей веранды я остановился на мгновение: а что если у меня ничего не выйдет? И что я, так и не сумев никого спасти, тоже сгорю дотла? И не факт, что я, как в шутку предположил Прохор, сумею стать тем Фениксом, восстающим из пепла! Эта смерть может оказаться для меня последней, самой, что ни на есть настоящей и бесповоротной! Так стоит ли мне, рисковать жизнью, спасая чужих, в общем-то, мне людей?
— Так что ж ты за человек-то такой, Серёня? — преодолевая охватившую меня дрожь, спросил я самого себя. — Тварь дрожащая… или… — и боле не секунды не раздумывая, я бросился в полыхающее пламя!
Потоки кипящей лавы, затопившие улицы города, захлестывали меня с головой. Я барахтался в них, выныривая на мгновение, чтобы схватить обожженными легкими хоть глоток живительного воздуха. Но раскаленный ветер не приносил облегчения, а лишь усиливал муки. Выплывать на поверхность становилось всё тяжелее и тяжелее. Вынырнув в очередной раз, я увидел, что на моих руках не осталось плоти — лишь голые обугленные кости. Сопротивляться горящему аду не было больше сил — и вскоре я полностью растворился в потоке огня. И только тогда я обрел покой и умиротворение.
— Доктор, он вроде глаза открыл! — Услышал я довольный голос Прохора.
— Проха, ты?! — тихо прошептал я, чувствуя, как трескается покрытая запекшейся коркой губа. В поле моего зрения находился только белый потолок больничной палаты.