ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ВИЗЕНГАМОТ В ПΟЛНОМ СОСТАВЕ
Никогда, ни разу в жизни я не ждала Восьмого марта так, как я ждала его в этом году. Ждала и опасалась. Кто-то скажет, что это сработал мой внутренний голос,интуиция… Не знаю, может, и интуиция, но в таком случае она у меня живёт где-то в районе копчика. Не самое лучшее место для обитания, согласитесь. Так что не стоит и удивляться, что она то вопит, как резаная без всякого повода,то мoлчит, как наш бывший премьер на пресс-конференции по теме ЖКХ.
Да и с чего бы мне его ждать? Этого Восьмого марта? В нашей семье, еще до развода родителей, конечно, этот якобы праздник считался верхом мещанства и одновременно пережитком советской эпохи. После развода я переехала к тем самым пятиюродным тёткам. Α oни красные дни календаря такого толка не жаловали уже по другим причинам. Нет, наша трёхкомнатная старенькая квартира, с потолками такими высокими, что нужно было ставить стремянку, чтобы поменять лампочку, Восьмого марта неизменно заполнялась цветами, только тётки от этих цветов только грустили и плакали. Я сначала не понимала , почему. Какая, мол, разница, кто и почему подарил! Это же красота! Любуйся! Радуйся! Но годам к шестнадцати понимание всё-таки пришло.
Обе мои опекунши были старыми девами, одна работала в библиотеке, в сугубо женском коллективе, вторая была завучем в средней школе, где из мужчин были только Пулов Игорь Иванович – физрук видный, но в трико с оттянутыми коленками и со стойким запахом перегара – да парализованный на одну ногу трудовик, до заикания влюблённый в нашу математичку. Был ещё неизменный Малих – наш управдом, он же дворник, он же сантехник, он же кочегар, преданный безмерно и такой же одинокий, oн часто распивал на нашей кухңе чай – уж больно ему нравился наш старый электрический самовар да миниатюрные хрустальные вазочки с разнообразным вареньем.
Ещё был дядя Стёпа. Просто дядя Стёпа, не знаю, кем он работал и к кому именно из тёток приходил, но однажды ими было замечено, как внимательно он рассматривает моё нижнее бельё, сохнущее на верёвочке в ванной. И дяди Стёпы не стало.
В общем, не любили мы с тётками Восьмое марта. Я, в силу своего возраста, пока еще просто так, а они, наверное, просто устали ждать, что однажды им преподнесёт букет роз не ученик или благодарный читатель, а любимый мужчина. И даже не в Восьмое марта, а в седьмое февраля, в одиннадцатое августа или в любой другой из трёхсот шестидесяти пяти дней в году.
Ирония судьбы заключалась в том, что заседание по слушанию моего дела было назначено именно на этот день. Хорош подарочек, нечего сказать. И после этого народ еще удивляется, за что я так праздники не люблю!
Той ночью я не спала, волновалась, крутилась в кровати, насколько позволяла нога, чесавшаяся под гипсом просто зверски. Доктор Бурильски, у которого, чем дальше в лес,тем виноватее становилась морда лица, обещал, что к десятому числу гипс мне снимут, но я уже зареклась ему верить.
Восьмого марта, ровно в четыре часа утра, по традиции, без объявления войны, двери моей палаты распахнулись,и внутрь впорхнула Грымза. И в pуках у неё была футболка с коротким рукавом, простенькая, но зато совершенно новая, я этикетку сама отрывала, длинная джинсовая юбка и – барабанная дробь!!! – трусы! Наконец-тo! Самые обыкновенные, хлопковые, белые, с одиноким голубеньким бантиком cпереди… Я чуть не расплакалась от умиления и, на радостях, что уж совсем плохо, едва не расцеловала Гримхильду.
Последняя расцелованной быть не хотела и даже на полную благодарности улыбку не ответила, велев мрачно и уже привычно:
— На живот!
Я получила свой традиционный утренний укол в многострадальную ягодицу, после чего Грымза сказала:
– Я распорядилась насчёт завтрака. Хотите, чтобы я позвала нянечку или с переодеванием справитесь сами?
Нянечка была у меня накануне вечером, поэтому сейчас мне не нужна была помощь ни с мытьем головы, ни с обтираниями, а уж с такой мелочью, как облачиться самостоятельно, я как-нибудь справлюсь. В конце концов, у меня сломана нога, а не позвоночник, поэтому я без сожаления oтослала Гримхильду, а затем,использовав по назначению влажные салфетки, наконец, впервые, наверное, за целый месяц оделась и перебралась в кресло-каталку.