В ее зорких глазах читалась жажда выведать сплетню, но я никогда, никогда в жизни не узнаю, была ли Йетте действительно настолько жестокой или же просто бездумно легкомысленной, хотя в открывшемся свете разница не имела для меня никакого значения. Этого не может быть. Не могла я разглядеть в тех широких плоских руках, месивших тесто, разводивших кричащие цветы в передней, наполнявших ванну, руки матери. Не могла я поверить, что эта женщина, для которой приличия были превыше всего, жила таким вопиющим лицемерием. А главное, что мать могла подойти к порогу смерти и переступить его, по-прежнему скрывая правду от своих близких. Значит, соблюдение этих пресловутых «приличий» могло быть для нее важнее подлинной связи с нами, со Свеном и со мной, ее родными детьми?
Неужели на старости лет ей в конце концов удалось забыть, что она мать? Неужели она и сама уверовала в этот выдуманный рассказ о юной падшей красавице, сестре Мелькиора? А дядя — он же отец — почему так и не женился на Эльне Моерх, пусть даже спустя много лет, когда мы уже выросли и покинули дом? Почему они ставили во главу угла эту историю о его распутной, заблудшей сестре, моей матери, которую я всегда любила, несмотря на ее грехи, и память о которой втайне хранила? Я представляла маму красавицей и была уверена, что она обязательно забрала бы меня к себе, если бы была жива, а как теперь выясняется, она никогда не была… она даже не была…
Я наклонилась и старалась придерживать юбки, пока меня рвало в канаву рядом с вычурным фонтаном.
— Северина! — вскричала Йетте.
В ее голосе мне послышались нотки восторга от происходящего, что было неудивительно для женщины, которая, возможно, видела во мне соперницу.
Если бы ее горничная, чье свежее круглое лицо залилось от волнения краской, не шагнула вперед и не поддержала меня, умело взяв под руку, я бы упала лицом вниз на покрытую рвотной массой булыжную мостовую. Что касается Йетте, ее глаза, с каплями дождя на ресницах, загорелись от любопытства при открытии еще одного изумительного секрета, которым она первой могла поделиться со всеми, кого знала.
— Ты не… Тебе нужно отправиться в постель, дорогая… Но… Ты нехорошо себя чувствуешь по утрам? Ты ведь знаешь, что это означает для женщины?
КОПЕНГАГЕН, ИЮНЬ 2005 ГОД
Все сокровища художественных музеев Копенгагена по-прежнему ожидали ее, когда автобус пересек мост Книппельсбро и Фрейя сошла в районе, который называют маленьким Амстердамом. В одном квартале от автобусной остановки находилась улица, где когда-то жили Риисы.
Калитка в деревянных воротах была приоткрыта, и в конце концов девушка решилась ступить в тихий, скрытый от людной улицы двор. Толстые стены дома номер тридцать были увиты плющом, но, подняв голову, она увидела ряды высоких окон, которые показались ей знакомыми по некоторым из картин Рииса. Двор был вымощен щербатым булыжником; на участке возле водосточной трубы пробивались пучки травы. Старая подвальная дверь перекосилась на одну сторону. Фрейя постояла несколько минут, пытаясь разгадать истину.
«Орхидея — это твой знак? Знак того, что те картины нарисовала ты?»
Конечно, ответов на эти вопросы Фрейя не получила. Да она и не ждала их. Прямой связи с прошлым заросший двор, несмотря на все свое очарование и древность, не имел. Дом по-прежнему был обитаем. На уличных почтовых ящиках перечислялись фамилии семей, в настоящее время проживающих здесь. Мисс Мур не рассчитывала найти здесь потрясающие новые доказательства или обнаружить какой-нибудь важный ключ, не замечаемый всеми остальными на протяжении целого столетия.
Все, что Фрейя сделала для разработки своей гипотезы, — так это определила вид орхидеи и придумала новый, третий, способ прочтения дневника. Но своими мыслями она еще ни с кем не делилась, даже с Питером. Пока у нее для этого не было ни одного весомого доказательства — одни лишь предположения. К тому же, работая самостоятельно, она не была обязана докладывать кому-либо о своей догадке.
Правда, через два дня они с Питером встречались с ведущим мировым исследователем творчества Виктора Рииса. Когда Фрейя впервые узнала о том, что Холден воспользовался дневником без указания авторства, она преисполнилась решимости получить любую другую информацию о Риисе, которая могла у него иметься. Но это было до того, как девушка начала подозревать участие Северины Риис в создании картин. Теперь намного более важным ей представлялось свести к минимуму риск обнаружения возможных новых доказательств. Основная причина, по которой Фрейя встречалась с Холденом, имела мало общего с мотивами Питера.