София, а теперь и отец открыли Фрейе новый взгляд на Бухарест. Одно из вернувшихся к ней воспоминаний было о велосипеде Аурела. Девятилетний Аурел жил со своими родителями и бабушкой с дедушкой этажом выше. Единственный ребенок во всем доме, у которого имелся велосипед. Фрейе вспомнился запах свежего цемента и как она по бесконечным ступеням спускалась за этим чернявым мальчиком в подвал, где он с застенчивой гордостью показывал ей свое сокровище. Для соседей этот велосипед был знаком того, что в присутствии родителей Аурела нужно следить за своими словами. Так пошутил отец Фрейи, когда она рассказала о велосипеде своим родителям. Замечание, которое в то время не имело для нее никого смысла. Она только сейчас начинала понимать.
— Но зачем ему было нужно, чтоб Алстедов выгнали из страны? Я не понимаю, кому это могло быть хоть как-то выгодно.
— Тут все немного сложнее, — сказал Логан, кончиком трости выписывая на земле спирали. — Об Алстеде тебе нужно понять следующее: он увяз по уши. Ему повезло, что свои его вытащили. Отозвали.
— Увяз по уши? В каком смысле?
— Они были у него на хвосте. Секуритате. Йон проникся сказочкой Михая о попытках уехать и стал принимать в этом личное участие, чего никто не собирался терпеть. К концу весны — это был второй год его пребывания в Бухаресте — Алстед нажал на все возможные тайные пружины, чтобы получить иностранный грант для своего шофера, подготовил все на той стороне, а в разгар зимы он уже ступил на очень опасную дорожку, пытаясь достать для Михая паспорт и визу. Кому-то нужно было его остановить, пока ничего не случилось.
— Минуточку!
Звуки за пределами лабиринта внезапно стихли. Все ее внимание переключилось на недовольное лицо отца, ссутулившегося на скамейке в свете позднего солнца. Пристально посмотрев на него, Фрейя пришла к неминуемому выводу:
— Это был ты. Ты выдал их обоих.
Тишину парка снова начали нарушать какие-то звуки. Белки гонялись друг за другом по запутанным тропинкам лабиринта. Детские голоса щебетали вдали. Логан ритмично ударял тростью по твердому грунту, словно выстукивая какой-то код. Затем он поднял голову и утвердительно закивал. Фрейя заключила, что отец гордится своим поступком и рад, что она узнала о нем.
— Учти, это строго секретно. Мне нужно было устроить все так, чтобы они обвиняли друг друга. Насколько я знаю, ни Алстед, ни его шофер так и не выяснили, что произошло.
— Но… что конкретно ты сделал?
— Это тоже должно остаться между нами. Ясно? Я сообщил румынам кое-какую информацию. Заявил, что видел в доме Алстеда определенные документы. Что он вступает в контакт с диссидентами. Что пытается оказать содействие этому Михаю. Они сделали несколько телефонных звонков его руководству в Копенгагене, и Йона отозвали. Это произошло быстрее, чем я ожидал. Министр иностранных дел Дании не стал ходить вокруг да около. Убрал его оттуда меньше чем за две недели.
— А что случилось с Михаем?
— Я точно не знаю. Но, учитывая отзыв Йона и все остальное, могу тебе сказать одно: если Михай действительно был тем, за кого себя выдавал, его ждали серьезные кары. В то время я думал, что шофер в любом случае связан с Секуритате, а вся эта операция затеяна с целью подставить Алстеда. Но потом кое-что стало не сходиться. Однажды, когда Алстеды были в отъезде, к нам пришел какой-то парень. Искал Михая. Он расспрашивал о нем так, словно тот был в беде или пропал.
— Пропал?
Одна мысль начала обретать очертания у Фрейи в голове.
— Каждый вел свою игру, на том или ином уровне, — сказал Логан, и его лицо смягчилось от промелькнувшего на нем выражения гордости. — Что касается меня, я был вхож в место, где собирались партийные лидеры. Меня пригласил коллега с факультета, но там были и другие парни, с которыми они ходили в школу, — люди, работавшие в министерстве, военные, все большие шишки. Я околачивался поблизости в надежде услышать что-нибудь стоящее. Это могли быть просто какие-то отдельные фразы о том, чем люди занимаются, об их привычках. Я подзарабатывал на этом время от времени. ЦРУ иногда пользовалось моими услугами. Я никогда не рассказывал тебе об этом?
Фрейю ужаснуло то, что по вине ее отца карьера и профессиональная репутация Йона Алстеда пострадали. Они с Михаем всю жизнь винили друг друга, не понимая, что оба стали пешками в чьей-то игре. В голосе Логана Фрейя не услышала даже намека на раскаяние. Его не волновало, что случалось с соседями и коллегами, после того как он продавал — не заботясь даже отделять правду от пустой болтовни — их тайны той стороне, которая была согласна платить. Логан же, казалось, лишь посмеивался, вспоминая о том, как пустил им всем пыль в глаза. При других обстоятельствах ее, возможно, взбесил бы тихий смех без следа раскаяния. Но сейчас Фрейя была одержима новой идеей, связанной опять же с картинами. Если расчет времени верен, хотя это еще нужно подтвердить… О таком не мог знать даже Логан. Ее поездка в Копенгаген обрела новый смысл.
БУХАРЕСТ, ВЕСНА 1985 ГОДА
Даже за пределами города, где стога сена выглядят как иллюстрации к традиционной народной сказке, автомобиль посольства регулярно проезжает мимо транспарантов и зданий, на побеленных поверхностях которых красуются огромные цветные плакаты с лучезарным лицом президента Чаушеску: «Да здравствует Коммунистическая партия, да здравствует Румыния!»
Йон предоставляет знающему местность Михаю выбрать место на обочине, откуда бы не просматривались жилые постройки. Они съезжают в кювет, за которым простирается поле с рядами низкой пыльно-зеленой растительности и лесозаградительная полоса из хилых деревьев. Если присмотреться к кустам, то можно увидеть, что ягоды ежевики на них созреют не раньше конца лета, значит, пока нет никаких оснований опасаться встречи со сборщицами, которые в сезон урожая будут медленно двигаться вдоль этих самых рядов в своих косынках и передниках.
Мотор заглушен; тишина, повисшая в сухом воздухе сельской глуши, словно проникает внутрь машины, но, с другой стороны, вся эта страна — одно сплошное сонное царство, даже от вычищенных тротуаров в центре города веет каким-то зловещим, подозрительным молчанием. Михай плавно тянет внутреннюю дверную ручку на себя и локтем толкает дверь наружу; в следующее мгновение он выходит из машины и направляется к багажнику за ящиком с инструментами. Йон поворачивает голову, будто бы наблюдая за водителем, хотя на самом деле его взгляд направлен мимо него, в дальний конец поля, на горизонт. Лицо посла ничего не выражает. Искусственность сценки, которую они разыгрывают, может обернуться неприятностями как для Михая, так и для Йона, хотя для последнего — в несколько меньшей степени. Шофер стоит, склонившись над ящиком с инструментами, и перебирает находящиеся в нем предметы, когда мимо проезжает дряхлый автобус. Следующий появится только через несколько часов.
Михаю требуется всего несколько секунд, чтобы открутить шток клапана на переднем левом колесе. Со свистом выпуская воздух, оно сдувается, и сидящий на заднем сиденье Йон чувствует, как машина постепенно, но сильно кренится влево и проседает. Шофер кладет инструмент в карман и открывает дипломату дверь. Стоя у дороги и вдыхая теплый утренний воздух, двое мужчин рассматривают полностью спущенное колесо. Замаскированные микрофоны остаются внутри машины, все двери которой теперь закрыты.
Они не станут торопиться — будут действовать в духе советской поговорки: «Они делают вид, что платят, мы делаем вид, что работаем». Из окон проезжающих мимо автомобилей Йон с Михаем, должно быть, смотрятся странной парочкой; какой-нибудь местный осведомитель, вне всяких сомнений, подсуетится, сообщив в соответствующие инстанции о высоком светловолосом иностранце в элегантном сером костюме и его черноусом румынском спутнике ростом пониже. Однако если им начнут задавать вопросы, их история покажется вполне правдоподобной. У них есть запасная покрышка. Пока водитель выполняет рутинную работу по ее установке, известный дипломат бесцельно слоняется. Он стоит рядом с автомобилем, ходит взад-вперед вдоль кювета, смотрит на свои швейцарские часы, гладит рельефное изображение датской монеты в пять эре, которая лежит у него в кармане. Заводит пустой разговор с меняющим покрышку шофером. В этом сезоне засуха; трещины, расползшиеся в разные стороны по твердой почве у дороги, напоминают линии на карте.