Я наклонилась и старалась придерживать юбки, пока меня рвало в канаву рядом с вычурным фонтаном.
— Северина! — вскричала Йетте.
В ее голосе мне послышались нотки восторга от происходящего, что было неудивительно для женщины, которая, возможно, видела во мне соперницу.
Если бы ее горничная, чье свежее круглое лицо залилось от волнения краской, не шагнула вперед и не поддержала меня, умело взяв под руку, я бы упала лицом вниз на покрытую рвотной массой булыжную мостовую. Что касается Йетте, ее глаза, с каплями дождя на ресницах, загорелись от любопытства при открытии еще одного изумительного секрета, которым она первой могла поделиться со всеми, кого знала.
— Ты не… Тебе нужно отправиться в постель, дорогая… Но… Ты нехорошо себя чувствуешь по утрам? Ты ведь знаешь, что это означает для женщины?
КОПЕНГАГЕН, ИЮНЬ 2005 ГОД
Все сокровища художественных музеев Копенгагена по-прежнему ожидали ее, когда автобус пересек мост Книппельсбро и Фрейя сошла в районе, который называют маленьким Амстердамом. В одном квартале от автобусной остановки находилась улица, где когда-то жили Риисы.
Калитка в деревянных воротах была приоткрыта, и в конце концов девушка решилась ступить в тихий, скрытый от людной улицы двор. Толстые стены дома номер тридцать были увиты плющом, но, подняв голову, она увидела ряды высоких окон, которые показались ей знакомыми по некоторым из картин Рииса. Двор был вымощен щербатым булыжником; на участке возле водосточной трубы пробивались пучки травы. Старая подвальная дверь перекосилась на одну сторону. Фрейя постояла несколько минут, пытаясь разгадать истину.
«Орхидея — это твой знак? Знак того, что те картины нарисовала ты?»
Конечно, ответов на эти вопросы Фрейя не получила. Да она и не ждала их. Прямой связи с прошлым заросший двор, несмотря на все свое очарование и древность, не имел. Дом по-прежнему был обитаем. На уличных почтовых ящиках перечислялись фамилии семей, в настоящее время проживающих здесь. Мисс Мур не рассчитывала найти здесь потрясающие новые доказательства или обнаружить какой-нибудь важный ключ, не замечаемый всеми остальными на протяжении целого столетия.
Все, что Фрейя сделала для разработки своей гипотезы, — так это определила вид орхидеи и придумала новый, третий, способ прочтения дневника. Но своими мыслями она еще ни с кем не делилась, даже с Питером. Пока у нее для этого не было ни одного весомого доказательства — одни лишь предположения. К тому же, работая самостоятельно, она не была обязана докладывать кому-либо о своей догадке.
Правда, через два дня они с Питером встречались с ведущим мировым исследователем творчества Виктора Рииса. Когда Фрейя впервые узнала о том, что Холден воспользовался дневником без указания авторства, она преисполнилась решимости получить любую другую информацию о Риисе, которая могла у него иметься. Но это было до того, как девушка начала подозревать участие Северины Риис в создании картин. Теперь намного более важным ей представлялось свести к минимуму риск обнаружения возможных новых доказательств. Основная причина, по которой Фрейя встречалась с Холденом, имела мало общего с мотивами Питера.
«Я сохраню твою тайну», — молча пообещала она женщине, которая когда-то жила здесь.
Она делала это ради Софии. Чтобы не уменьшить стоимость картин, их необходимо выставить на продажу с бесспорным авторством Виктора Рииса.
Шагая по извилистой улице, вымощенной серыми квадратными каменными плитами и открытой только для пешеходов, в витрине одного из выстроившихся в ряд бутиков Фрейя увидела манекен, чья наклоненная голова и раскинутые руки напомнили ей о матери. Людям нравилось считать Маргарет непринужденной и естественной, но эта тщательно продуманная поза словно служила наглядным доказательством обратного. Платье на манекене привело бы Маргарет в восторг: цвета молодого красного вина, оно облегало тело и было чуть расклешено на уровне колен. Наряд выглядел одновременно удобным и стильным, но Фрейя никогда не отдавала предпочтение ярким цветам, поскольку не могла так беспечно выставлять напоказ свое тело. Мгновенно посетившая ее мысль зайти внутрь и посмотреть цену быстро улетучилась. Тут все стоило целое состояние. И о чем она вообще думала? Послать платье Маргарет по почте?
Коллекция Ордрупгаард [56]разместилась в величественном особняке — просторном оштукатуренном здании посреди буковой рощи, украшенном увитыми плющом решетками. Воздух в его пустынных галереях, обставленных сервантами с мраморными плитами и другой мебелью той эпохи, был перегрет и даже пропитан слабым запахом застоявшегося дыма. В комнатах с элегантными деревянными полами сохранились небольшие участки, выложенные кафелем, и на каждом из них по-прежнему стояли высокие старые печи.
Большие золотые часы на каминной полке в комнате, где висели картины Виктора Рииса, тикали, казалось, слишком быстро. Отделанные медальонами, цепочками, аллегорическими фигурками, лавровыми венками, лирами и рогом изобилия, они словно воплотили в одной блестящей массе все викторианские украшения, которым художник противопоставлял свое творчество.
— Не возражаешь? — рявкнул Питер.
Фрейя отошла от камина, но не смогла удержаться, чтобы не высказаться:
— Да что с тобой такое? Все утро психуешь.
— Она не звонила с тех пор, как мы уехали.
Перед ними находилась одна из самых известных работ Рииса. На картине была изображена Северина Риис. Она стояла рядом с фортепиано, склонив голову над чем-то, не поддающимся определению; возможно, жена художника читала письмо.
— Ведь ты не думаешь, что она в самом деле может порвать с тобой только из-за этой поездки?
— Без понятия. У нее отключен телефон.
Они вышли из особняка и по усаженной деревьями дороге, что вела от его двери, отправились назад.
— Питер, мне очень жаль, — произнесла Фрейя.
Ей пришло в голову, что Маргарет могла бы сказать нечто подобное — фразу, которая на самом деле не была ни правдивой, ни искренней, но звучала именно правдиво и искренне и казалась уместной в данном случае.
— Возможно, мне придется уехать раньше, чтобы разобраться с ситуацией.
— Холлис вроде в деньгах не нуждается. Могла бы поехать с нами и не спускать с тебя глаз.
— Она боится летать, — объяснил Питер, пристально глядя на деревья. — В любом случае, у меня тут осталось не так много дел, — добавил он. — Думаю, единственное, что я действительно получил от этой поездки, так это Соде и Мелдаль.
— Кто?
— Шарлотте Соде и Юлье Мелдаль. София думала, они были повивальными бабками или кем-то в этом роде. Оказывается, нет. Они держали школу в здании дворца Оддфеллоуз, обучали женщин живописи. Так что Северина и ее подруги, наверное, брали у них уроки, перед тем как поехать в Париж. Это никак не связано с деторождением, больницами или еще чем-то в том же духе и намного лучше соответствует моему видению ситуации: это были люди, которым она доверяла, независимые женщины, к которым она могла обращаться за советом, прежде чем решилась уйти от Виктора.
— Я еще не дочитала до места о Соде и Мелдаль. Значит, они были преподавательницами живописи. Понятно.
В этой информации Фрейя усмотрела еще одно доказательство своей гипотезы. Конечно, Питеру она ничего не сказала. Поразительно, как человек может зациклиться на собственных умозаключениях и не замечать очевидного.
— Но ни в городских, ни в музейных записях я не нашел никаких свидетельств того, что после тысяча девятьсот шестого года Риис жил один; ничего о том, что Северина искала прибежища или регистрировала новый адрес…
— И хранители не смогли выдвинуть никаких предположений на этот счет?
— Еще хуже, — рассказывал Питер, пока они шли по направлению к автобусной остановке, откуда могли вернуться в центр города. — Хранители очень благодарили за доказательство, устанавливающее даты написания двух ню. [57]Но когда я, ничего не найдя в архивах и отчаявшись, показал им места из дневника, подтверждающие мою теорию о том, что Северина ушла от Виктора, они были вежливы, но их все это явно не убедило. Я начинаю думать, что доказательств той правды, которая мне известна, недостаточно. Риис будто находится под каким-то прикрытием, раз он столь высоко ценимый художник. Никто не хочет верить в то, что от него могла уйти жена.
56
Ордрупгаард — Музей искусств в пригороде Копенгагена Шарлоттенлунде, где хранится обширное собрание французской и датской живописи рубежа XIX–XX веков.
57
Ню — художественный жанр в скульптуре, живописи, фотографии и кинематографе, изображающий красоту обнаженного человеческого тела.