Она сложилась пополам, как лист бумаги, и скользнула в узкую щель между булыжником и склоном. Тион не понимал, как тело может быть способно на такое. Даже смотреть на это казалось как-то неприлично.
Каким-то образом ее колени оказались за плечами. Спина прижалась к склону, а ноги толкали булыжник. Каликста так сильно закусила губу, что та побелела от напряжения. Камень заскрежетал, отъехал, а затем рухнул за край.
Тион вытянул руку, чтобы убедиться, что Каликста не полетит следом.
– Благодарю, сударь, – сказала она, присев в элегантном реверансе на узком выступе.
Тион отдернул руку и вытер ее о свои грязные штаны.
Остальные камни были поменьше, но руки Тиона все равно кровоточили к тому моменту, как они расчистили путь. Таинственная дверь была крепкой, деревянной и, как и все двери в Плаче, резной. На ней красовалось большое дерево, каждый листочек которого был вырезан в виде приоткрытого глаза, лениво и с осуждением наблюдающего за ними.
После проделанной работы было бы очень обидно обнаружить, что дверь заперта, но ручка легко провернулась в ладони Тиона, и вдвоем им удалось расшатать ржавые петли…
…чтобы обнаружить коридор с потолком, инкрустированным сферами, которые освещали его как утреннее солнце.
В воздухе клубилась пыль, а запах был… затхлым, куда более затхлым, чем любой воздух, который доводилось Тиону вдыхать прежде. В нем чувствовалась подоплека давней смерти, запертых тел, древних костей, а еще кожи, хрупкой бумаги и пыли. Тион знал этот запах. Пускай он и сын герцога, рожденный в замке, с собственным дворцом, но еще он ученый, который жил этим ароматом. Его ни с чем не спутать.
Универсальный.
Это запах книг.
Из юноши вырвался смешок, от которого перед лицом закружили пылинки, а по тяжелому воздуху пошла рябь.
– Это библиотека! – воскликнул он и подумал, что Стрэндж руку отдал бы на отсечение, чтобы побродить по этому месту. – Это древняя библиотека Плача!
12. Колдовской свет и сожаление
Сарай придержала шторку для Лазло, после чего задвинула ее. В коридоре и на террасе дежурили призраки. Другой выход она тоже зашторила, а потом замерла. Покосившись сначала на дверные проемы, потом на Лазло и, слегка оробев, спросила:
– Можешь закрыть их?
Ее голос звучал так низко, мягко, шелковисто, что Лазло и сам залился краской. Все это по-настоящему. Не сон, не какая-то нить, протянувшаяся между ними через пространство. Это он и она, ее призрачная рука в его настоящей. Их не разлучит восход солнца, печальная гибель хрупкого мотылька или плоские камешки алхимика. Они тут – в реальности, вместе.
Но их может прервать Минья, буквально в любую минуту, поэтому их сердца были истерзанными, изможденными отчаянием и бездумными ударами времени.
Лазло закрыл двери.
Будь это сном, комната бы растворилась, трансформируясь в другой пейзаж, без металлических стен и призраков у выходов. Сарай с радостью повторила бы вчерашний сон, скользнув на то место, где расположилась, прежде чем их оборвали: на перьевой матрас, с Лазло сверху, к разоблачению ощущений. Его губы ласкали бы ее плечо, сдвинув бретельку сорочки.
Но одно дело захотеть. И совершенно другое – сделать. Сейчас талант грезотворцев им не поможет, и на секунду пара просто замерла с колдовским светом и сожалением во взглядах.
Лазло сглотнул.
– Значит, это твоя комната, – сказал он, осматриваясь.
Первым делом в глаза бросался центральный элемент: огромная кровать, больше, чем вся его комнатка в Великой библиотеке. Она располагалась на возвышении и была скрыта портьерой, как сцена. Глаза юноши округлились.
– Это принадлежало моей матери, – быстро объяснила Сарай. – Я в ней не сплю.
– Нет?
– Нет. Рядом с гардеробной есть кровать поменьше.
Разговоры о кроватях ничем не помогали. Наоборот, их желания обнажились. Изначально Сарай могла бы молча отвести Лазло в свою нишу, но теперь, когда предложение прозвучало вслух, это казалось слишком дерзким. Оба смутились, будто все произошедшее во сне осталось там и реальным телам с их неуклюжими руками придется учиться всему заново.
И они с нетерпением ждали этого.
– На самом деле тут очень красиво, – сказал Лазло, продолжая рассматривать комнату.
Высокий сводчатый потолок, стены куда более живописные, чем все, что юноша успел увидеть в цитадели. Они напоминали резные рисунки в Плаче, хотя эти, естественно, были сделаны не из камня, а из мезартиума.
– Все это работа Скатиса? – поинтересовался он, протянув руку, чтобы обвести пальцем певчую пташку. Таких были сотни, и они потрясали своим совершенством, засев среди виноградных лоз и лилий, которые выглядели настолько реалистично, будто их окунули в расплавленный мезартиум.