Уголком глаза Тереза заметила, что Олив в дом не ушла. Мыски ее шерстяных носков были неумело заштопаны – вот уж стыдоба. Люди такого пошиба должны одеваться получше. Олив подошла к ней и опустилась на колени.
– Давайте я вам помогу, – предложила она на корявом испанском, что Терезу удивило. У девушки под ногтями просматривалась зеленая краска. По ее коротким волосам уже плакали ножницы – нерасчесанные, они напоминали шляпку огромного гриба. Когда Олив улыбнулась, Терезу поразило, насколько черты ее лица повторяли материнские, но где-то они дали сбой, и «эхо» получилось резковатым.
– Я еще в пижаме, – сказала Олив, и Тереза не нашлась, что на это ответить. Зачем объяснять очевидное? Она подняла с террасы тушку с болтающейся головой и сунула ее обратно в наплечную сумку.
– Красиво здесь, – продолжила Олив, взвешивая лимон на ладони. – Если верить Бедекеру, то до Северной Африки отсюда рукой подать. «Короли-католики оторвали эти земли от мавританских халифатов. Убийственная жара летом, пробирающий до дрожи холод зимой и необъятное ночное небо круглый год». Наизусть запомнила.
Она выглядела нервной. Когда мать назвала ее трусихой, казалось, что Олив огрызнется, но все жесткие слова остались при ней. В ее руках, во всем теле чувствовался какой-то порыв. Она напоминала Терезе мечущегося зверя, увидевшего, что кто-то приблизился к клетке.
– И давно вы женаты? – Олив снова перешла на испанский.
Тереза с удивлением на нее уставилась.
– Женаты?
Олив нахмурилась.
– Casados… правильно?
Тереза рассмеялась.
– Исаак мой брат, – ответила она на английском.
Олив, покраснев, выдернула из свитера торчащую шерстяную нитку.
– Вот как. А я подумала…
– Нет. У нас… у нас разные матери.
– Понятно. – Олив, похоже, овладела собой. – У вас прекрасный английский.
Тереза деликатно забрала у нее лимон, на который Олив с удивлением посмотрела, словно забыв, что секунду назад держала его в руке.
– В Эскинасе жила американка, у которой я работала. – Тереза решила умолчать о немецкой семье, где она тоже успела поработать; от этой семьи, уехавшей в Берлин всего несколько месяцев назад, у нее осталось рудиментарное знание немецкого языка. Жизнь ее научила не выкладывать сразу все карты. – Ее звали мисс Банетти. Она не говорила по-нашему.
Олив словно проснулась.
– Так вот почему вы здесь? Вы хотите у нас работать? А чем занимается ваш брат?
Тереза пересекла веранду и задержала взгляд на голых деревьях в саду.
– Наш отец, Дон Альфонсо, прислуживает владелице этого дома и земли.
– Она и вправду герцогиня?
– Да. Она из старинной семьи.
– Видимо, она давно не бывала на этой финке. Столько пыли! Ой… я вас ни в чем не обвиняю…
– La duquesa тут не бывает, – пояснила Тереза. – Она живет в Барселоне, или в Париже, или в Нью-Йорке. Здесь ей делать нечего.
– В это трудно поверить, – откликнулась Олив.
– Вы англичанка или американка?
– Англичанка наполовину. Мой отец из Вены. Он женился на моей матери, по сей день полагая, что она родилась на бульваре Сансет[30]. Последние годы мы жили в Лондоне.
– Бульвар Сансет?
– Не важно… Значит, вы из Арасуэло?
– Вы сюда надолго? – поинтересовалась Тереза.
– Зависит от отца.
– Сколько вам лет?
– Девятнадцать, – ответила Олив и, заметив удивленную реакцию собеседницы, поспешно добавила: – Я знаю. Это долгая история. Моя мать не очень здорова.
– По виду не скажешь.
– Внешность обманчива.
В голосе прозвучали твердые нотки, и Тереза сразу подобралась. Интересно, что не так с хрупкой красоткой в просторной мужской куртке?
– Здесь вам не обойтись без прислуги, сеньорита, – сказала она. – Это не Лондон. Вы готовите?
– Нет.
– Убираете в доме?
– Нет.
– Ездите верхом?
– Нет!
– Тогда я предлагаю вам свои услуги.
– А сколько лет вам?
– Восемнадцать, – соврала Тереза, которой на самом деле было всего шестнадцать. Она уже знала, что у иностранцев отношение к возрасту романтическое, с налетом инфантилизма, и подростковый возраст у них частенько сильно затягивается. Здесь как раз такой случай. Терезу же никто не баловал, и иногда она себе казалась древним камнем. – Мой брат… – начала она и осеклась. Ни к чему разбалтывать лишнее. Она извлекла из кармана три конверта. – Tomate, perejнl, cebolla, – сказала она по-испански.
30
«Бульвар Сансет» – фильм-нуар американского режиссера Билли Уайлдера о трагедии забытых звезд Голливуда.