Когда Рафаэль работал, он вкладывал в работу все силы. Когда его тяготили проблемы, работа, казалось, шла еще лучше. После разговора с Габриель он вышел из дома, взял «тойоту» с прицепом, топор и отправился рубить высохшие и опасно накренившиеся деревья. Кроме того, Раф захватил кусачки и проволоку на случай, если понадобится отремонтировать изгородь. Ему предстояло основательно потрудиться, чтобы сделать все за один день…
Как кому-то может прийти в голову оглядываться на такое детство, какое было у него? На мать, которая воспитывала их с помощью розги, кожаной плетки да, собственно, всего, что попадалось ей под руку. Настроение Жозе менялось с быстротой молнии — от полного равнодушия до гневных воплей, но никогда, никогда в ее глазах не было видно ничего, хоть отдаленно напоминающего любовь к детям. Габриель она еще как-то терпела, а вот ее отношение к сыну оставалось неизменным и совершенно определенным.
Она ненавидела его.
Рафаэль горько улыбнулся. Прошли годы, и ненависть стала взаимной.
Он вогнал топор глубоко в древесину. Дерево было огромное. Потребуется немало времени, чтобы его свалить.
Вот и хорошо.
Физические упражнения очень полезны, если надо снять накопившееся напряжение. Что же касается того, что он боится вернуться в то время, когда был с Симоной…
Раф подошел к джипу, просунул руку в окно, взял сотовый и набрал номер гостиницы. Когда Сара ответила, он попросил соединить его с номером Симоны.
— Сейчас я валю деревья, — сказал Раф, услышав ее голос. — Потом починю изгородь. А потом покажу тебе виноградник. Я буду невыносим. Со мной будет трудно разговаривать. Но ровно в четыре я жду тебя возле винодельни.
Последовала пауза. Затем Симона ответила:
— Я приду, — и повесила трубку.
Габриель едва не лопнула от смеха, когда подруга передала ей слово в слово разговор с Рафаэлем.
— Прекрати, — взмолилась Симона. — Разве я смеялась над тобой, когда ты просто с ума сходила, так как тебе не терпелось поскорее увидеть Люка? Нет. Я проявила сочувствие.
— Я тебе тоже сочувствую. — И Габриель, не удержавшись, снова захохотала. — Господи, ну какой же он все-таки болван! Ну а у тебя-то есть план?
— Я работаю над этим. — Симона откинулась на спинку кровати. — Похоже, Рафаэль может общаться со мной, только постоянно отпуская колкости. Я была очень терпелива с ним, Габи. Правда. Очень терпелива. Но надо же его как-то остановить.
— О да. — Габриель пыталась быть серьезной, но уже через секунду упала на кровать, давясь от смеха.
— Прекрати. — Симона пнула ее ногой. — Мне нужно, чтобы ты сосредоточилась. Помоги составить план.
Габриель вытерла выступившие на глазах слезы и снова села.
— Ладно, — начала она. — Что там у тебя в разработке? Соблазнение? Обольщение? Приручение?
— Нет. Это он воспримет как угрозу. И начнет обороняться. А нам этого не надо.
— Да, этого нам не надо. — Габриель сосредоточенно барабанила пальцами по покрывалу. — А почему бы тебе, к примеру, не изобразить из себя страдалицу? Он сразу бросится на помощь.
— Не бросится, — отрезала Симона. — К тому же для того, чтобы получилось убедительно, нужно придумать причину страдания. И вообще, мне эта роль не нравится.
Габриель улыбнулась. Симона неодобрительно покосилась на нее:
— Слабой я выглядеть не хочу, а он должен увидеть во мне не врага, а союзника.
— Союз — вещь хорошая, — задумчиво проговорила Габриель. — И кто же ваш общий враг?
— Ну, если оставить в стороне Жозе, которая уже начинает подумывать, как ей наладить с вами отношения и, таким образом, избавиться от статуса врага, то, похоже, у нас его нет.
— А как насчет общих целей?
— Я думаю, что общей целью может стать желание сделать день свадьбы одним из лучших дней в твоей жизни. Я хотела бы спросить тебя… — Симона сделала паузу, чтобы точнее подобрать слова. — Раф не возражает, чтобы ты породнилась с семьей Дювалье?
Габриель покачала головой:
— Он, конечно, так же, как и я, знает, что впереди нас могут ожидать проблемы и что не все одобряют наш союз. Но Раф поддерживает меня, поскольку не сомневается, что я выхожу за человека, которого люблю. Возможно, ему не очень по душе, что ты станешь его родственницей, но мое решение выйти замуж за Люка он полностью одобряет. Может, он и болван, — продолжала Габриель, скорчив рожицу, — но он мой болван и желает мне только добра. Я думаю, его приглашение на виноградник следует считать попыткой заключить мир. Как у вас все получится — это уже другой вопрос.
Симона потерла пальцами виски. У нее были бессонная ночь и суматошный день, а теперь требовалось разработать план, как поладить с Рафаэлем и не причинить боль собственному сердцу.
— Он очень внимателен к тем, кто попал в беду, — снова заладила свое Габриель. — Стремление защитить присуще ему с детства. Если бы ты…
— Нет, — отказалась Симона.
Она не могла использовать эту сторону характера Рафаэля, потому что когда-то полюбила его именно за это.
К четырем часам деревья были повалены, изгородь восстановлена, и Рафаэль ужасно жалел, что не захватил с собой пилу. Топор затупился, плечи болели, а облегчение, о котором он мечтал, так и не наступило. Он ощущал усталость и раздражение и совершенно не понимал, почему сестренка все время подстраивает так, чтобы он остался с Симоной наедине.
Ему хотелось принять душ и выпить холодного пива. И заодно забыть, что он обещал показать Симоне виноградник, который восстановил, можно сказать, с нуля.
А еще хотелось женщину, раскованную и жаждущую, с которой он мог бы расслабиться, а потом уйти, сохранив свое сердце нетронутым.
Но не Симону, чувственную и бесстрашную.
Не Симону!
Выругавшись сквозь зубы, Рафаэль погрузил в прицеп инструменты и завел мотор. Если повезет и она опоздает, он еще успеет смыть с себя грязь.
Серебристый «ауди» виднелся на парковочном пятачке.
Темноволосая прелестница в сарафане без бретелек стояла, прислонясь к двери винодельни.
Лучше бы ее здесь не было.
— Деревья? — поинтересовалась она, когда Раф вышел из машины.
— И изгородь. — Он посмотрел на свою рубашку, всю в листьях и щепках. Может, и так сойдет, но здесь есть кран, раковина, а в джипе лежит запасная рубашка. Раф вытащил рубашку и направился к дверям винодельни. — Давай зайдем.
Симона вошла в серое здание с зеленоватой крышей из гофрированного металла. Конечно, здесь не было и намека на старину, чем отличалась винодельня Кавернеса. А вот деревянный интерьер дегустационного зала обладал определенным грубоватым очарованием.
— Дай мне время смыть с себя грязь, а потом я тебе тут все покажу, — сказал Рафаэль, направляясь к раковине позади бара и на ходу стаскивая с себя майку.
— Конечно, — согласилась она.
Симона невольно залюбовалась его телом — сильным, поджарым, с рельефными мышцами, которые будут заметны под любым слоем грязи. А потрясающие синие глаза придавали его внешности дополнительное очарование. Грязный или чистый, Рафаэль был потрясающим мужчиной.
Но не только это делало Рафа невероятно привлекательным. Нельзя было не заметить его доброту, эмоциональность, вечное желание защитить обиженного, стремление к успеху, граничащее с одержимостью… Да, любой женщине нелегко забыть время, проведенное с ним.
Она так и не смогла.
Симона попыталась сделать глубокий вдох и отвести глаза в сторону. Однако это было трудно. Наконец, справившись с дыханием, она произнесла:
— Твоя спина…
Рафаэль замер, но не обернулся.
— Тебе что, не нравится тату? — спросил он.
— Нет. Сделано здорово. Вот только сами слова… «Никогда не оглядывайся».
Только умывшись и взяв полотенце, он повернулся к ней:
— А что слова?
— Они кажутся такими… — Как объяснить впечатление от этих суровых слов, словно впечатавшихся в его спину? — Одинокими. Наверное, все же есть что-то, о чем стоит помнить. — Девочка и красивый мальчик чуть постарше, положивший ей в туфельку лягушку, для которой она потом сделала в саду домик… Первый поцелуй — слаще, чем солнечный свет… Первое объятие… Симона попыталась заглянуть ему в глаза. — Ведь есть же?