– Кто будет копчёные пейсы? – спросил Клаус.
– Нет, уволь, – покачал головой Мартин.
Наконец на входе стало посвободнее, и троица, пройдя контроль, оказалась на территории лагеря-музея.
– Ты видел, сколько там наушников висит? – спросил Йозеф у Клауса, имея в виду аудиогиды, которые выдавались при входе, – Вся комната завалена.
– Ага. Это не то место, где музыку можно слушать.
– Почему не то? Вон там, где берёзка, стоял оркестр; заключённых провожали на работу с музычкой.
– Ничего себе! И такое было… Наверняка в оркестре были одни цыгане, – покачал головой Клаус.
Друзья уже подходили к знаменитым воротам – наверное, самому известному памятнику цинизма.
– А почему нас оркестр не встречает? – спросил Клаус.
– Не заработал ещё, – в тон ответил Мартин.
– Давайте-ка, становитесь; я вас сфотаю…
Мартин и Йозеф встали у берёзы, на фоне ворот.
– У бабушки на каникулах, – назвал это фото Мартин.
Улыбки тут у них получились голливудскими… Придурки какие-то…
Отметились они у первой же экспозиции, где на фоне фотографий заключённых стояли их аллегорические сгорбленные фигурки, одетые в полосатую робу. И троице друзей не пришло лучше идеи в голову, кроме как, так же сгорбившись, встать друг за другом и пройтись вдоль витрины, намекая на обложку альбома «Битлз» «Дорога к аббатству».
На другом стенде были размещены фотографии частей тел узников с вытатуированными номерами. Мартин приподнял рукав рубашки и обнажил свою татуировку с демоном:
– Вот какие надо татуировки делать! – с показным пафосом произнёс он, и тут же сработала вспышка фотоаппарата.
Потом было глупое селфи со втянутыми щёками. Неужели они не испытывают никакого сочувствия, глядя на эти фотографии? Или они воспринимают это всё как квест с нереальными персонажами? Что они тут делают? Зачем пришли сюда? Постебаться?
Друзьям быстро наскучило ходить по залам.
– Пойдём отсюда, – сказал Мартин, зевая. – Чего мы, сено не видели…
– Ничего себе, волос столько! – Клаус был несколько ошарашен. – Куда они нужны были?
– Тебе пересадить, – захохотал Мартин и провёл ладонью по выбритой макушке Клауса. – А то на солнце светишься, как залупа.
– Сам ты залупа! Моржовая! – огрызнулся Клаус.
– Давай, иди уже, шевели копытами, – Мартин сделал Клаусу символический пендель, ускоряя экскурсию. – Сейчас мы тебя в расход пустим, еврей, за болтовню. Йозеф! Где, ты говоришь, тут расстреливают?
– Вот за теми прекрасными воротами.
– Идём же! Шнеля!
Друзья зашли во двор, образованный двумя корпусами и двумя стенами между ними. Окна одного из корпусов были закрыты чёрными ширмами. У дальней стены, как алтарь, стоял пулеулавливающий щит; рядом с ним, на земле, лежали венки и пульсировали лампадки.
– Эй, Йоз! А чего это окна с шорами?
– Чтобы узники не видели, но слышали – фантазия так лучше работает.
– И чего здесь слышать? Выстрел – он и есть выстрел.
Йозеф кивнул в сторону двух столбов:
– На этих столбах подвешивали за руки. Причём руки были за спиной.
– Аа-а-а-а, – плотоядно улыбнулся Мартин и переключил своё внимание на Клауса. – Ну что ты, пейсюн, выбирай: пулю в лоб или повисишь на балке? Что говорит тебе твоя фантазия?
Не дожидаясь ответа, Мартин отточенным движением завёл Клаусу руку за спину. Тот от неожиданности охнул, согнувшись пополам.
– Да отвянь ты от меня, придурок.
На Мартина было любо-дорого смотреть: с таким артистизмом он играл гестаповца. А вот из Клауса актёра бы не вышло, но настоящие болевые ощущения нивелировали этот недостаток. Его перекошенное от боли лицо быстро покраснело, а по взгляду было понятно – ему явно не хотелось ни пули, ни на балку.
Йозеф хохотал над ними, временами озираясь на ворота – не войдёт ли кто, увидев их дурачества.
– Быстрее, быстрее!
Мартин подвёл Клауса к стене и, сложив свободную руку пистолетом, прикоснулся ею затылка друга:
– Эй, еврей! Именем штокпукфюрера лагерного участка номер три ты приговариваешься к высшей мере наказания за то, что не скинулся с нами на пилзенское.
После «выстрела» Мартин дал другу пенделя, обеспечивая себя форой, и пустился наутёк.
– Сейчас я тебе дам, придурок, такое пилзенское! Будешь ссаться им весь год!
В общем, как дети малые.
После небольшой потасовки страсти улеглись – бывает такая грубая дружба. Успокоившиеся друзья как ни в чём не бывало вышли со двора. Их пути стали расходиться: Йозеф и Клаус пошли в одну сторону, а Мартин в другую; он стал отдаляться от них – вроде как сам по себе гуляет, – заранее зная, что друзья последуют за ним: