Игоряша - действительно мастеровой мужик. Чего-нибудь изобрести, молотком помахать, прибить там или, напротив, раздолбать - для него пустяк. Удовольствие даже. Например, дыру в стене, что на кухню ведет,- одной только монтировкой проделал. Дыра - для того, чтобы наблюдать иногда, чем там жена на кухне занимается. Может, читает письмо, может, кроит чего-нибудь из брезента, а может, купается в детской ванночке. Однако дыра - она штука о двух концах, через нее можно и в комнату из кухни подглядывать. Посему ввинтил Игоряша в отверстие могучий "глазок" специального заказа - двадцати сантиметров в диаметре.
Вот и сейчас Игоряша-экскурсант подошел к "глазку".
- О! - изумился.- Молодцы караульщики, до этого даже я не додумался.
Оказывается, музейные работники умудрились забрать "глазок" морским иллюминатором со шторкой. Шторка - для порядка. И надпись рядом привинчена: "Руками не трогать. За просмотр - 20 пфеннигов".
- Правильно! - одобрил Игоряша.- Нехря, чтобы каждый свое мурло в иллюминатор задарма совал. Справедливо!
Ба, а ведь на столе любимый Игоряшин стакан стоит! Хорошо стоит, аккуратно, на газетке. Стакан хоть и граненый, за семь доинволюционных копеек, из газированного автомата, но не простой - с философским смыслом. К нему сбоку часы "Слава" намертво приклеены эпоксидкой. Раз, однажды, истово задумался Игоряша над глубокой пословицей "Делу - время, потехе - час". Целый день тревожно раскидывал умом, что сие выражение конкретно обозначает. Догадался-таки! Вынул из кармана часы без ремешка, подаренные когда-то батей к тридцатилетию, развел в должной пропорции эпоксидку и присобачил "Славу" к бессменному стакану навечно - трактором не отдерешь. Бывало, отопьет Игоряша из стакана, тут же дольет, приблизит к уху и слушает, слушает. Тикают! Прямо дух захватывает: не рвется, ел-дря, связь времен. Ныне рядом с часовым стаканом - табличка: "Не для питья". Оскорбился Игоряша: "А для чего же?" Потянулся через витой шнур, схватил потной рукой стакан, а тот - ни с места: на болт посажен. Экспонат...
- Гражданин, гражданин, вы что это? - засуетилась гороховая старушка, дотоле молчавшая.- Руками не полагается. Музей у нас, а не домовая кухня. Вдругорядь выведу.
Вздрогнул Игоряша, руки боязливо убрал и принялся далее бывшую квартиру осматривать.
У стола - личное Игоряшино кресло стоит, вращающееся, на винте да о четырех ножках под сиденьем. Хочешь - вертись, а хочешь - винт до отказа скрути и ставь для устойчивости кресло на ноги. Даже если свесишься неловко во время чтения - на пол не грянешься.
Под потолком висит тысячеваттная лампа в проволочной сетке. Включишь ее - так светло становится, что можно читать даже без книг.
Под зеркалом - кушетка. В ногах - кусок фанеры проволокой примотан. Это чтобы, когда читаешь лежа, не драть обивку сапогами или, скажем, выходными туфлями, не пачкать носками.
У изголовья кушетки, покрытой газетами в три слоя,- телевизор. Цветной, неброский, но работает, когда включен. На экран накинут эмалированный тазик. Конструкция простая: сверху тазик на шарнире, внизу петельки, замок висит. Ключ всегда у Игоряши в кармане. Нужно кому передачу посмотреть - проси ключ у хозяина, а так нечего кинескоп жечь. В центре тазика эмаль немножко сбита. Было дело: в отсутствие Игоряши жена вознамерилась таз дрелью просверлить. Мол, фильм больно хороший показывали - о старой жизни. К счастью, Игоряша вовремя домой воротился. Сразу все понял, жене платье порвал и дрелью по голове. Но не убил. Ишь, умелица! Была бы еще литературная передача - может, и пальцем не тронул бы. А тут кино...
Внезапно Игоряша вспомнил о важном и завертел головой. Где же Федосей-то? Где животное? Не уморили ли музейщики? Но нет. Обнаружилась в углу клетка, а в ней Федосей. Немного разжирел даже, и вид по-прежнему боевой. Игоряша умилился. Надо ведь, не забыли скотину: и кормят, видать, неплохо, и клеткой обезопасили.
Федосей - это книгоед, друг и любимец Игоряши. Раньше он жил в шкафу. Поначалу был книгоед как книгоед - обыкновенная книжная вошь. Но Игоряша его приметил, и оба друг другу понравились. Интересы у них совпали. А уж как кормил его Игоряша! На первых порах - собирал палые листья и в труху перетирал на своей машинке, тем и потчевал насекомое. Потом газеты в лапшу резал. Затем пришел черед тонких брошюрок и дешевых книжек ранней оттепели. Дело в том, что книгоед поначалу не всякую бумагу потреблял. Типографская бумага номер два времен застоя или книжно-журнальная отечественная пореформенная шли хорошо. А вот офсетная бумага типа "Апрель" номера один и два или тем более картографическая усваивались с трудом. Федосей даже болел от несварения пищи.
Словом, в конце концов вымахало животное размером с люстру, разлапистое такое, глазищи - во! Хозяину верен, а с гостями - зол. Никакой сторожевой собаки не надо. Игоряша, когда в настроении, порой гладил Федосея палочкой на расстоянии и вел с ним разнообразные беседы на общемировые темы. Книгоед пока до интеллекта не дорос, это дело будущего, но часто очень впопад перебирал толстыми, с карандаш, усами, шлепал жвалами и пускал едкую коричневую слюну - будто все понимает и ответить хочет. Игоряша холодел и радовался.
Сейчас, правда, Федосей что-то притих. Лишь глазищи в темном углу сверкают. То ли сытый, то ли клетка не нравится - сразу не разберешь...
А вот над книгоедом - на стене - нечто новое. Поясной портрет Игоряши. 1000 мм X 500 мм, масло, художник неизвестен, XXI в. Написано очень похоже. Игоряша - как живой: в кепке, при галстуке, рубашка чистая, немятая, в одной руке - кованый гвоздь с нанизанной на него книжкой (название неразборчиво), в другой - цепочка. Чем оканчивается цепочка - непонятно, но каждому ясно: это книгоедский поводок. Игоряша любил иногда Федосея на прогулку выводить. Прохожие седели.