— Она — просто старая подруга, — не раздумывая ни секунды, ответил он.
— Достаточно честно, — произнесла я.
— Тогда хватит о ней, — отозвался он.
Ну и хорошо, подумала я, чувствуя нарастающее в животе тепло. Китс хотел быть со мной, поэтому и выбрал меня. В такие моменты чувствуешь себя особенной.
Время шло, а мы всё говорили и говорили. Успели заказать еще два горячих шоколада и один кофе (на этот раз без кофеина). Китс рассказал, что первым концертом в его жизни стало выступление «The National». По-моему, это было круто, и я не смогла сдержать восторгов. В моем случает это был концерт Селены Гомез, и мне потребовалось много усилий, чтобы в этом признаться.
Мне нравилось, как он жестикулирует, когда говорит о том, что ему нравится: о футболе, книгах Кормака Маккарти, фильме «Клерки», рок-группе «Arcade Fire».
Он рассказал, как подсел на конфетки «Red Hots»[17], и ему пришлось делать заказ через интернет, потому что их невозможно было найти. Он показал мне полупустую упаковку, вытащив её из кармана пальто, словно пачку сигарет. Неудивительно, что от него всегда пахло корицей.
Он рассказал, что в доме в Вашингтон-сквер парке, в котором они раньше жили, водились призраки, и, когда ему исполнилось восемь лет, его мама настояла на переезде, потому что приведения плохо влияли на её чакры. Оказалось, что из-за плохого влияния Беккета он еще в прошлом месяце тайно курил по утрам и вечерам, но потом решил бросить.
Я рассказала, что считаю Джона Хьюза гением, поэтому ему нужно обязательно посмотреть «Клуб Завтрак»; «Fake Plastic Tree» — для меня самая грустная песня в мире, а The Flaming Lips ненавижу всей душой; что лучшим местом, где мне удалось побывать, считаю Коста-Рику. Туда мы ездили с родителями, и я увидела там крохотную лягушку-древолаза, которая оказалась настолько прекрасной, что я расплакалась, но жить бы я хотела в одном из чудесных лондонских коттеджей с цветами на подоконниках.
Я перечислила ему три вещи, которые мне в себе нравятся: почерк, ресницы и умение долгое время стоять на одной ноге.
Постепенно мы переключились на нью-йоркскую пиццу, обсуждая, стоит ли «Ди Фара» того, чтобы ждать.
Я: Определенно!
Китс: Её явно переоценивают.
Он наклонился вперед, слушая, что я говорю, его взгляд сосредоточился на мне, и я с легкостью рассказывала о себе. Мне нравилось, что он не переставал расспрашивать.
— Итак, Скаут, кем ты станешь, когда вырастешь?
Я пожала плечами.
— Ну, может быть, биологом, но я не уверена, что это мое. То есть да, я в этом хорошо разбираюсь, но...
Китс приподнял бровь.
— Я словно хвастаюсь, да? Но я не хотела, честро.
— Да нет, ты всего лишь похвасталась почерком, ресницами и балансом. Ничего страшного, продолжай.
— Эй! — сказала я, в мгновение превратившись в улучшенную версию себя, которая умела флиртовать.
Он улыбнулся.
— Меня не очень интересует наука... конечно, это здорово и всё такое... — Мой голос затих.
— А что тебя интересует?
Я хотела ответить: «Кроме тебя?»
— Слова, мне очень, очень нравятся слова.
Он потер подбородок и внимательно на меня посмотрел. Такое пристальное внимание смущало, и я перевела взгляд на свою кружку.
— Отлично, — произнес он. — Значит, литературный редактор. Тебе точно есть, что сказать, чтобы сделать Керуака лучше.
— Нет, обещаю, я дам ему еще один шанс!
— Я шучу. Ты милая, когда краснеешь.
Я покраснела в четыре раза сильнее.
— А кем ты станешь, когда вырастешь? — спросила я.
Он рассказал, что, начиная с прадедушки, все мужчины в его семье заканчивали Йельский университет (там было даже крыло здания, названное в их честь), и что Беккет в настоящее время прокладывает для Китса путь в студенческое братство. Его родители хотели, чтобы он занимался финансами, он же сам хотел стать писателем-фантастом.
— Думаю, отец отречется от меня, если после выпуска я не получу работу в «Голдман Сакс Групп». Но ведь я должен следовать за мечтой, да?
— Возможно, ты мог бы получить обе степени?
— Ты не считаешь идею с фантастикой бредовой?
— Нет конечно! — поспешно ответила я, качая головой. — Говорю же, я люблю слова.
— Эмили считала это глупым выбором для будущей профессии.
Я наклонилась к нему с желанием сжать его руку, но не была до конца уверена, могу ли я уже к нему прикасаться.
— Думаю, это очень крутая идея. И очень смелая.
— Правда? — Китс с надеждой посмотрел на меня, и в этом момент он казался очень уязвимым и искренним.
— Правда. Я думаю, это потрясающе.
Он довольно кивнул, ямочки на щеках выдавали, как сильно он был рад.
— Хочешь, уйдем отсюда?
— Конечно, давай.
Я смотрела, как он рассчитывался у барной стойки. Между джинсами и поношенными оксфордами выглядывали носки: один — в шотландскую клетку, другой —в черно-белую. Он выглядел просто до боли милым.
Он вернулся и протянул мне фирменный спичечный коробок кафе «Джитан», но вместо спичек в нем были крошечные листочки, как в маленькой записной книжке.
На первой странице было написано: Скаут.
Да!
Улыбка начала пробиваться, словно солнце сквозь облака.
Твой нос.
Я прикрыла нос рукой, но он покачал головой.
— Читай дальше.
То, как ты кусаешь губу.
Следующая страница.
То, как ты говоришь о словах.
— Это то, что мне больше всего нравятся в тебе.
Я почувствовала, что краснею и начинаю нервничать, поэтому попыталась успокоить сердцебиение и замедлить движение крови в сосудах.
— Идём же, — сказал он, направляясь к двери, — давай выбираться отсюда.
Проходя мимо барной стойки, я схватила еще один спичечный коробок-тетрадь для Эфа и опустила его в карман. Наверняка он захочет изрисовать его крошечными динозаврами.
Улица нас встретила ветром и опустившимися на город сумерками. Мы даже не договорились, куда пойдем, поэтому просто прогуливались по Мотт Стрит, где от магазинчиков шел приятный уютный свет. Мы остановились перед зданием с огромным черно-белым рисунком скелета крысы на стене.
— Выглядит жутковато, но нарисовано просто потрясающе, — произнесла я.
Мы внимательно разглядывали его, пока Китс внезапно не выпалил:
— Холодно!
Я потрогала рукав его тонкого пальто.
— Почему парни вечно одеваются так, что потом мерзнут?
Китс усмехнулся и положил мою руку себе на предплечье.
— Ты тёплая, — сказал он.
В районе Маленькой Италии мы пробирались по тротуарам, заполненными мерзнувшими туристами, петляли под гирляндами, висящими над улицами, и мне сложно было представить, что когда-то смогу снова чувствовать холод.
Когда мы добрались до Кэнал Стрит, я поманила его за собой.
— Я должна тебе кое-что показать.
Я провела его мимо продавцов, торгующих фруктами и овощами, мимо людей с мешками для мусора, полными дизайнерских сумочек. Я обернулась и поймала на себе его вопросительный взгляд.
— Почти пришли, — улыбнулась я.
Я нашла маленький серебристый киоск на колесах на Бакстер Стрит, вытащила из кошелька доллар и протянула его женщине-продавцу, которая заливала тесто в формочки на сковородке.
Китс потянулся к теплу, исходящему от киоска, к моему теплу, и я почувствовала твердость его тела и близость. Одним незаметным движением женщина открыла форму и извлекла из неё маленькие, идеально сформированные пироженки, переложила их в бумажный пакет и протянула ему.
— Мини-пирожные, — объявила я Китсу, протягивая ему пакет.
Он попробовал одно.
— Боже, у тебя конечно сомнительный вкус в книгах, но эти штуки просто отличные.