Нам нужно поговорить.
На этот раз ответ пришел сразу же:
Нет.
Руки дрожали, я снова набрала его номер. Нет ответа.
От отчаяния я закричала, потом повесила трубку, засунула телефон в сумку и пошла обратно к Западному Центральному парку. Мимо проходили парочки, от холода жавшиеся друг к другу, а над ними мерцали крошечные рождественские огоньки; родители качали малыша в коляске; на ступенях музея собралась толпа курильщиков, а каждый раз, когда открывалась дверь, до меня доносились звуки вечеринки.
Я не могла двинуться с места, но дыхание становилось всё быстрее и быстрее, пальцы онемели от холода, но и внутри у меня все будто покрылось инеем. Я не могла больше здесь оставаться. Я не хотела видеть родителей. Эф не хотел видеть меня.
Пальцы застучали по клавишам телефона, дрожа и не попадая по буквам. Мне пришлось несколько раз удалить текст и переписать его заново, прежде чем вышло правильно.
Привет, Грейс, ты рядом?
Я ждала ответа, стуча зубами.
Киран сделал мне сюрприз и снова приехал. Мы гуляем с Майлзом и Оскаром. Кажется, это свидание! Присоединяйся!
Земля ушла из-под ног. Я не хотела сейчас быть с друзьями, но и одна оставаться тоже не могла.
Десять минут спустя я оказалась в до абсурда переполненном поезде С. Чей-то рюкзак врезался мне в плечо, а женщина рядом облокотилась на мою руку, которой я держалась за поручни. Я считала остановки до дома Китса и извинялась перед всеми, пока проталкивалась к выходу. На улице не пахло свежестью, с неба сыпалось что-то мокрое и липкое: снег, не долетая до земли, превращался в дождь.
Четыре квартала до коттеджа Китса показались мне вечностью, кончик носа превратился в лед, а глаза слезились от ветра. Я хотела тепла. Уверенности. Хотела забыть о том, как сильно я обидела Эфа.
Я позвонила и, стоя на крыльце под желтым светом фонаря, стала ждать. Тишина.
Я снова позвонила, долго держа палец на кнопке звонка. Звон эхом разносился по дому, пока я не услышала, как кто-то спускается с лестницы, в стекле двери показалась размытая фигура, затем кто-то снял цепочку и открыл дверь.
Передо мной стоял Китс: лицо красное, волосы растрепаны, рубашка не заправлена.
— Пенелопа?
Не Скаут.
— Я могу войти? — Я обхватила себя руками.
— Знаешь, сейчас не лучшее время... — Он нервно посмотрел на второй этаж.
Зубы снова начали стучать, я вся сжалась от холода.
— Кое-что ужасное произошло с родителями Эфа, и я просто не могу быть одна...
На глаза набежали слезы, и я сделала было шаг внутрь, но он встал в проёме и не дал мне войти.
— Пенелопа...
Снова НЕ Скаут.
— Что происходит? — спросила я одновременно со слащавым женским голосом, донесшимся сверху.
— Китси, мне становится одиноко...
За Китсом, на верхней площадке лестницы находился не кто иной, как самый ужасный человек в мире: Черисс.
Она была в шелковистом белье темно-синего цвета, с одного плеча сползла бретелька, спутанные волосы обрамляли лицо с сонной и довольной улыбкой... И тут она увидела меня. Мы обе застыли на месте.
— Вот черт, — пробормотала Черисс.
Мне бы удивиться, но в этот момент всё встало на свои места.
— Я могу объяснить. — Китс поморщился, сделал знак Черисс подождать и вышел вместе со мной на улицу. — Черт, здесь холодно.
Он слабо улыбнулся. Я представила, что мои руки и ноги ломаются на части, и я, как конструктор, лежу перед ним.
— Понимаешь, я знал Черисс всю жизнь, но в этом году что-то изменилось, что-то очень странное возникло между нами, я не был уверен, что это к чему-нибудь приведет, поэтому не хотел говорить, пока не буду уверен...
— Подожди-ка, она Джена? — произнесла я, уже зная ответ, как бы сильно я не ненавидела ту историю про Чертово колесо, она была основана на реальных событиях.
— Что? — Он переступил с ноги на ногу.
Во мне что-то надломилось, и я посмотрела на свои руки и ноги, чтобы убедиться, что они всё еще на месте.
— Зачем ты позвал меня на вечеринку, если у тебя на примете уже была она? Почему я вообще тебе понравилась?
Мой голос звучал так жалко, что я сама его возненавидела. А вот Одри оказалась права.
— На какую вечеринку?
— На твою вечеринку! На костюмированную вечеринку!
Он выглядел растерянно.
— Я тебя не приглашал...
По руке пошла трещина: тонкие линии перелома расползаются по всем костям.
— Но приглашение в моём шкафчике... — Я замолчала, вспомнив тот день: Отом/Саммер/Спринг кричала на Эфа, говоря, что уходит и спрашивала, была ли я «ею».
В углу приглашения были синие чернила: отпечатки от синей ручки, которую он носил в кармане, отпечатки от синих динозавров Эфа. Моё сердце раскололось надвое.
— Я должна идти, — прошептала я.
— Может, обнимемся в знак примирения? — спросил он.
— Обнимемся? — в недоумении повторила я.
Я посмотрела в его глаза, на его вьющиеся волосы. Я вспомнила, как он держал мою руку на вечеринке; как мы разговаривали в лунном свете, и он не мог перестать болтать о Керуаке; как он принес цветы моей маме и назвал моего папу странным. Его губы были потрескавшимися и сухими, он пах как огонь на языке, как слезы на глазах... У меня было чувство, что наконец-то я кому-то нужна.
Но, как оказалось, не ему.
Хитрый Койот из старого детского мультика всегда зависал на секунду в воздухе, прежде чем понимал, что земля под ногами кончилась, и он рухнет вниз.
Сейчас была та самая секунда.
— Купил бы ты бальзам для губ. — Всё, что я могла сказать. Я повернулась и пошла прочь, оставляя руку, ухо и половину сердца на тротуаре возле его дома.
* * *
Следующим утром я проснулась от тихого стука в дверь. 8:43. Простынь была смята и пахла ночными кошмарами, руки липкие и потные от остатков страха. Я отвернулась к стене, надеясь, что мама или папа уйдут. Но стук повторился.
— Пэн?
Голос прозвучал так знакомо, что всё мое тело вытянулось в струнку. Я откинула простыни, подошла к двери и открыла её.
Одри слабо улыбнулась мне, у неё в руках была моя джинсовая крутка. Она чуть было не обняла меня, но в последний момент неловко отодвинулась и повесила куртку на кресло.
На меня навалилось жгучее чувство стыда от того, что она оказалась права насчет Китса и меня. Из глаз потекли слезы, я не смогла их остановить.
— Пэн. — Ее голос был таким добрым, грустным, в нем я чувствовала ее любовь ко мне. На её глаза навернулись слезы, и я не могла смотреть на неё ни секундой дольше.
Я скрестила руки на груди и уставилась на свои ноги, изучая оставшиеся полоски загара от летней обуви.
— Черисс рассказала мне о том, что случилось прошлой ночью. Я хотела убедиться, что ты в порядке.
— Наверное, ты не очень удивилась, — поникшим голосом сказала я. — Ты же предупреждала, что это случится.
Она вздрогнула.
— Я не знала, что они начали встречаться! Клянусь, Пэн, поверь мне! Я бы сказала тебе.
Я равнодушно пожала плечами, всё внутри оцепенело. Я отвернулась от неё, вытащила из стопки грязного белья серый свитер Эфа и натянула его на себя, потом плюхнулась на кровать, и мне было все равно, что я выгляжу грубой и странной.
Одри взяла фотографию с моего стола. Она была сделана в День независимости прошлым летом. Тогда она, Эф и я разбили лагерь на крыше её дома и весь день готовили фруктовый лёд, пока не начался фейерверк. На снимке мы с Одри показывали Эфу языки, ярко-красные от мороженого, а он показывал рукой «знак неудачников»[24]; его губы были такими же ярко-красным, как наши. Я притянула колени к груди и натянула на них старый бело-зеленый плед, желая раствориться в них и исчезнуть. Форд неслышно вошел в комнату, покосился на Одри, затем вскочил на кровать и, громко мурлыкая, помял лапами мою ногу.