— Всем стоять смирно. Вы заложники организации Революционный комитет северной Персии. Наши товарищи захвачены собаками из Святой самообороны. Если через час они не будут освобождены, вы будете зарезаны, здесь, в этом дворе. Кто будет кричать — будем резать сейчас.
Она вышла меня встретить в коридор.
На двух палках сразу и в китайской шелковой пижаме, которая своим стоячим воротничком неуместно напомнила о военных кителях сталинской эпохи.
По контрасту с зеркально-латунным лифтом, доставившим меня сюда, на верхотуру «Арабеллы», в двухкомнатной квартирке особой роскоши не наблюдалось.
Разве что вид.
Но вид был в сторону, обратную от центра; скучный зеленый, плоский мир с дальним присутствием электричек на железной дороге, идущей от невидимого Остбанхоф, Восточного вокзала. Экономно низкий потолок. Несмотря на сдвинутую дверь балкона, было душно. Даже не столько по причине зноя, сколько из-за бетона, о котором говорят, что он «не дышит», в чем я сейчас и убеждался с каждым вдохом. Свой вклад вносила и шерсть для вязания, разноцветные клубки которой были в тесноватой гостиной повсюду, и особенно вокруг Летиции, прислонившей палки к плетеному креслу из старой эротической картины, и с двуручным усилием принимавшей позу своего одинокого недуга: возлагая ногу на табуретку. Правую.
— А вторая палка зачем?
— Левая тоже стала отниматься.
— Ф-фак…
Во мне болезненно повернулось чувство вины. Все это было из-за меня. Воспользовавшись оказией (тем, что Дундич в моем радиофильме был занят, как актер), я хотел поднять ее — иерархически. На должность режиссера. И она прекрасно с этим справилась. Но какой ценой! Я собрал воедино свои ортопедические познания:
— Но что с тобой? Конкретно?
— Да, знаешь… Ничего.
— То есть?
— Все анализы хорошие.
— А рентген?
— Патологии не обнаружил.
Выяснилось, что ни Содомка-Йост (наш общий с ней терапевт), ни лучшие мюнхенские специалисты по опорно-двигательным поставить диагноза как прежде не могли, так не смогли и сейчас; обстоятельство, которое в отчаяние Летицию нимало не приводило и даже, кажется, вполне устраивало в ее плетеном кресле из «Эмманюэль»: слева тумбочка с вязанием, справа пепельница с сигаретами и потемнело-серебряной зажигалкой «данхилл». Чашечка с кофейной гущей на дне. Там же пульт дистанционного управления. Человек абсолютно счастлив. Если тому и была помеха, то только в виде меня — сидящего визави и перекрывающего вид на экран телевизора с выключенным звуком.
— Чего-нибудь выпьешь?
— No merci.
На это она слегка усмехнулась, но на французский не перешла. — Если хочешь кофе, тебе придется сделать самому.
— Нет, I am fine. Ты почему сидишь, как на иголках, а, Летиция?
— Я не сижу.
Но призналась, что ждет фильм, старую картину с Джейн Фонда, где проституток режут.
— Любишь Джейн?
Она кивнула. Потом добавила: — Эта грудастая дура карьеру брату ее сломала.
— Какая дура?
— Неважно, забудь… — Но потом сказала. — Жена Поленова. Подполковник Фонда тоже учился в разведшколе, где она преподавала.
Поленов перед своим исчезновением успел развестись. И к настоящему моменту бывшая супруга давно уже вышла из тюрьмы. Отбыв там полгода из своих пяти, полученных по обвинению в вербовке американских военнослужащих и нелегальных визитах в Берлин-Ост. Все это была, можно сказать, старая история по нашим временам. И я удивился запальчивости Летиции. Незаживающая рана?
Законную супругу шпиона я так никогда и не увидел, даже не представлял себе, как выглядит и чем могла покорить, как американского военного разведчика Фонду, так, собственно говоря, и Поленова, который привез ее в «Арабеллу» с Би-би-си.