В конце славной эры Токугава, на излете эпохи добровольной самоизоляции Японии, а если точно, то в 1855 году, случилось так, что бывший бродячий самурай по имени Татибана Косаи познакомился с русским переводчиком и дипломатом Иосифом Антоновичем Гошкевичем. Оба они были людьми незаурядными, необычными, но при этом совершенно непохожими друг на друга ни по происхождению, ни по складу характера, ни по деталям биографии. Каждый из них пришел к судьбоносной встрече с другим своим затейливым путем.
Татибана Косаи родился в 1820 году в семье низкорангового самурая княжества Какэгава (это территория современной префектуры Сидзуока, недалеко от самого подножия горы Фудзи) и при рождении получил имя Кумэдзо. Позже сам он называл себя Масуда Косаи, но смена имени и фамилии для японцев тех времен — обычное дело. Их разрешалось менять по самым разным поводам — конечно, при вступлении в брак или при усыновлении, но еще и при смене профессии, места жительства, а учитывая отсутствие хоть какого-то централизованного учета — едва ли не по простому желанию владельца. Знакомых бывшего Кумэдзо это волновало мало. Окружающих куда больше беспокоили увлечения странного юноши, на взгляд нормальных японцев той поры и того окружения, безусловно, необычные. Позже японские исследователи писали, что «был он широкой души, любил военное дело и разбирался в артиллерии. Косаи учился в голландской школе (то есть изучал европейские науки, обрывочные сведения из которых в те времена доносили до Японии голландцы. — А. К.)…и выступал против политики изгнания иностранцев»{1}.
Последнее выглядело не просто удивительно. Это было вызывающе и даже опасно — антигосударственно. Следование наперекор популярной идеологии сонно дзёи — «почитать императора, изгнать варваров» вкупе с порочной в глазах вышколенного самурайского сословия тягой к свободомыслию сделали из Татибана маргинала в родном княжестве. Покинув его, он фактически стал ронином — самураем без хозяина и, следовательно, без гарантированного источника дохода. Такие отверженные нередко подавались в разбойники, связывались с мелким ворьем, занимались рэкетом, игорным бизнесом, создавая историческую базу для будущей японской мафии — якудза. Косаи пошел как раз по последнему пути: он увлекся азартными играми — сферой интересов преступных групп еще с феодальной эпохи — и трижды попадал в тюрьму. Судя по тому, что он так же трижды выходил из нее, проступки были невелики, но опыт Косаи приобрел немалый. Общаясь и с представителями сил самурайского правопорядка, и с теми, кого они ловили, он получил шанс близко познакомиться с традиционными японскими методами розыска и задержания преступников. Вот только выглядели перспективы такого знакомства весьма печально, и, выйдя, наконец, на свободу в третий раз, Татибана ощутил себя не только человеком с чистой совестью, но и отчасти даже просветленным. Ничтоже сумняшеся он принял постриг и стал буддийским монахом. Увы, скоро выяснилось: просветление оказалось лишь краткой вспышкой, после которой бессмертная душа Татибана вновь погрузилась во мрак. Как ни удивительно, но косвенно этому «поспособствовал» встреченный японцем дипломат из России.
Иосиф Антонович Гошкевич когда-то хотел быть священником. Он родился в 1814 году в селе Стреличеве на территории современной Гомельской области Белоруссии и в 1835 году окончил Минскую духовную семинарию. Отучившись следом еще и в Петербургской духовной академии, в 1839 году Гошкевич был назначен в Русскую православную миссию в Китае. Снискав за почти десять лет службы в Поднебесной славу не только как миссионер, но и как талантливый дипломат и энтомолог (его коллекция китайских насекомых и бабочек до сих пор хранится в Зоологическом музее Российской академии наук), Гошкевич получил за труды праведные орден Святого Станислава 3-й степени и по возвращении в русскую столицу был назначен на службу в Министерство иностранных дел Российской империи. В 1852 году он отправился в Японию в роли востоковеда. Людей со знанием восточных языков, а уж тем более китайского, да еще с опытом жизни и непосредственного общения с восточной государственной системой отчаянно не хватало. В МИДе сочли, что Китай от Японии отличается мало — кто тогда мог рассказать иное? — и для миссии в последнюю Гошкевич подходит как нельзя лучше. Так бывший семинарист занял место драгомана — официального переводчика с китайского языка — и одновременно советника главы русской делегации адмирала Евфимия Васильевича Путятина.