— Нет.
— Она настоящий коллекционер. Собирает квитанции, записки, письма. Но и искусство тоже. И, разумеется, там есть реконструкции ее перформансов. Люди считают старомодными нас, южан, но шум, который поднялся из-за этих обнаженных в Нью-Йорке… — Она рассмеялась. — Это прекрасно. Вы просто обязаны подняться туда и посмотреть.
Левин кивнул.
— Это позволяет взглянуть на происходящее в другом контексте. Жизнь Марины была последовательным движением вперед. И привела ее вот к этому. Так же как у любого другого художника — Матисса или Кандинского. Но она использовала собственное тело. Судя по всему, боль помогает ей добраться туда, куда она хочет. Не верится, что ей шестьдесят три. Представляете, как тяжело с утра до вечера сидеть на месте, и так день за днем?
— И куда она хочет добраться? — спросил Левин.
— Не знаю, — ответила Джейн почти шепотом. — Но что-то тут меня цепляет. Трудно сказать, что именно. Мне почему-то вспоминаются овцы на церковных витражах, которых я видела в детстве. Они как будто были благодарны за то, что они — овцы.
Он тоже он испытал это, когда Лидия согласилась выйти за него замуж. Благодарность. «Правильно, что ты забиваешь колышки для палатки, — сказал ему дед. — Это избавляет от многих хлопот в жизни, когда знаешь, с кем будешь встречаться в конце каждого дня, с кем собираешься создать семью. Тебе это нужно. К тому же она замечательная девушка».
Левину вспомнилось, как Лидия неподвижно лежала и смотрела в окно. Она не читала и не слушала музыку. Просто лежала. «Тебе плохо?» — спрашивал он. «Нет», — почти беззвучно отвечала она. Когда болезнь одолевала Лидию, она становилась сама на себя не похожа. Лицо утрачивало живость, свет в глазах тускнел. Весь ее вид свидетельствовал о разочаровании. Левин был уверен, что разочаровал ее, что, по ее мнению, муж должен становиться другим человеком, когда она болеет. Но он не ходил на работу с девяти до пяти. Если появлялся заказ, пахал по восемнадцать часов в сутки и даже больше. Приходилось уезжать. Были забронированы студии и выступления, оркестры ждали, продюсеры задавали вопросы, звонил редактор с новой нарезкой.
Если у Лидии был очередной приступ, она желала спать одна, и Левин оказывался в гостевой спальне. Затем следовали долгие недели восстановления, изматывавшие их обоих. Лидия возвращалась к прежнему распорядку и все же каждый вечер ощущала себя вымотанной.
— Знаете ли вы, — подала голос Джейн после долгого молчания, — что скульптор Бранкузи в течение тридцати с лишним лет работал почти исключительно с двумя формами — кругом и квадратом? Каждая скульптура являла собой союз яйца и куба.
— Ясно, — ответил Левин.
— Его работы не выглядят как яйца и кубы. Но когда знаешь, это бросается в глаза.
Левин живо представил себе, какой эта женщина видится своим ученикам. Птица разума, перепрыгивающая с ветки на ветку.
— И как только узнаешь, — продолжала Джейн, — никогда уже не сможешь этого не замечать. Думаю, Абрамович, имеет в виду то же самое. Она просит нас взглянуть на вещи по-другому. Быть может, ощутить нечто незримое. Заметьте, я полагаю, что чувства незримы. Забавно, что в школе этому не учат. Ну, знаете, тому, что невидимые вещи вполне реальны. Во всяком случае, я хочу сказать, что, когда вы увидите ретроспективу, поймете, что Марина всегда исследовала либо интенсивное движение, либо полную неподвижность.
Левин кивнул.
— Вы художник? — спросила Джейн.
— Музыкант.
— Бог ты мой! — воскликнула женщина, когда он перечислил фильмы, музыку к которым написал. — Я бы хотела сказать, что видела их все, но увы. Типично нью-йоркская ситуация. Вы — знаменитость и… ну…
— Мне хочется думать, что лучшее еще впереди, — сказал Левин. Теперь он обрел уединение. Не нужно было думать ни о Томе, ни о Лидии, ни об Элис. Не нужно было думать ни о ком. Он понимал, что за его спиной нарастает цунами молодых композиторов, пытающихся обогнать мэтра, но на его стороне были годы, опыт, знания.
— Нет, правда, это большая честь для меня, — говорила Джейн.
Левин заметил у нее на пальце обручальное кольцо. Возможно, она в разводе, а может, муж ушел к другой. Вид у нее не слишком замужний. Впрочем, он тоже, наверное, не похож на женатого.
Девушка, превратившаяся в бабочку, снова скукожилась, вернувшись в свое обычное состояние, точно высвобождение оказалось для нее непосильным. Она встала со стула, растворилась в толпе и снова появилась рядом с двумя молодыми женщинами слева от Левина.
— Ты молодчина! — донеслись до Левина слова одной из ее подруг. — Ну как тебе?