Джейн всегда казалось, что эта исступленная борьба с гравитацией бессмысленна и крылатый металлический объект с сотнями людей внутри гигантского вытянутого корпуса ни за что не вознесется в небо. Но чудо, разумеется, произошло. Они поднялись над Манхэттеном, над сетью взмывающих ввысь зданий, где-то внизу расстилалась огромная гавань со статуей Свободы. Насколько хватало взгляда, вдаль простирались огни — свидетельство бурлящей жизни. Самолет сделал круг, свернув сначала на север, потом на запад и наконец на юг. Джейн полетела домой.
Закрыв глаза и на мгновение снова оказавшись в атриуме, женщина спросила себя: если бы она все-таки села перед Абрамович, что бы она увидела или почувствовала? Может, не стоило оставаться всего лишь зрителем? Не упустила ли она возможность совершить что-то судьбоносное, некий акт мужества?
Джейн инстинктивно потянулась к руке Карла, чтобы сжать ее. Женщину охватило острое желание положить голову на плечо сидевшего рядом молодого человека. Хотя бы на миг притвориться, что рядом есть кто-то, кто любит ее.
«Возможно, я смогу вернуться ближе к концу, — подумала она. — Я смогу вернуться и увидеть Марину Абрамович в последний день, когда она встанет со стула. Как чудесно будет увидеть Марину Абрамович встающей со стула после семидесяти пяти дней сидения».
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Дни, когда ты работаешь, — лучшие дни.
ДЖОРДЖИЯ О’КИФФ
Левин сидел за кухонным столом уже шестнадцать минут. У него затекла шея. Он проснулся в половине пятого утра, а в пять пятнадцать, не придумав ничего лучше, отыскал в шкафу свои любимые черные спортивные штаны и белую футболку. Без четверти шесть он явился в студию на Лафайет к шестичасовому занятию по пилатесу. Его прошлогодняя преподавательница, как выяснилось, переехала в Аризону, впрочем, новая, Мэдди, была весьма любезна. Она сообщила, что у него перенапряжены мышцы задней поверхности бедра и ягодиц. Почти все его мышцы были перенапряжены и от этого делались еще более дряблыми. После занятия Левину показалось, что мир стал чище, ярче. Ему необходимо поработать над проприоцепцией, но Мэдди как будто была им довольна.
По дороге домой Левин завернул в кафе, где раньше никогда не бывал, позавтракал яичницей-болтуньей и кофе и нашел их весьма вкусными. Вернувшись в квартиру, он отодвинул от обеденного стола почти все стулья, а оставшиеся два поставил друг напротив друга. На один стул сложил несколько подушек с кровати. Этого оказалось недостаточно, пришлось добавить три красные диванные подушки и круглую белую думку из гостевой спальни. После этого Левин достал из шкафа свой черный кашемировый шарф и накинул на подушки.
— Привет, Марина, — произнес он.
Сходство было довольно поверхностное. Левин сел на стул напротив и попытался расслабиться. Он чувствовал себя немного глупо, но ведь никто его не видел. Усмехнулся своей идее соорудить волосы из шарфа, но тут же осекся. Вздохнул и уставился на белое лицо-думку. У него тут же зачесалось под левой лопаткой. Левин мягко повел головой влево и вправо. Почесал бровь, размял плечи, тщательно потерся одной, потом другой лопаткой о спинку стула, вновь расставил скрещенные было ноги и пошевелил пальцами. Затем опять постарался сесть совершенно неподвижно.
Левин попытался внушить себе, что с лица-подушки на него смотрят глаза Марины. Затем перевел взгляд на широкий балкон на крыше, видневшийся за стеклянными дверями. Он мог бы перемыть посуду и сесть за работу в студии. Или отправиться на прогулку, выйти в город. Но ему необходимо было разобраться с этим.
Он начал думать о том, что недавно прочитал в «Таймс» за завтраком. Оказывается, девятнадцатого апреля произошло много значительных событий. Взрыв в Оклахома-сити в тысяча девятьсот девяносто пятом году[19]. Техасская бойня под Уэйко в тысяча девятьсот девяносто третьем[20]. А еще девятнадцатого апреля началась американская революция.
Было много важных дат. День поминовения павших, Четвертое июля, День труда и Хэллоуин, День благодарения. Когда Элис была маленькой, они в течение многих лет снимали один и тот же дом в Мэне, куда перебирались после Дня поминовения. Обычно Левин приезжал лишь на два-три дня, а Лидия с дочерью оставались на несколько недель. Лето ему нравилось проводить в Нью-Йорке. Жаркие тяжелые ночи, липкие вечера с открытыми окнами. Блаженство, даруемое кондиционером, холодным душем и легким бризом с Гудзона. Тишина в квартире. Желанное многодневное одиночество. Потом он начинал скучать по Лидии и Элис. Когда Левин вспоминал те времена, в его памяти вставали Джон Колтрейн, Телониус Монк и крафтовое пиво.
20
Многодневная осада силами ФБР принадлежавшего религиозной секте ранчо под техасским городом Уэйко, которая закончилась штурмом, повлекшим за собой многочисленные жертвы. Трагедия в Уэйко стала одним из мотивов теракта в Оклахома-Сити, произошедшего ровно два года спустя.