— Если ты положишь руку на стену, — сказал Тоудспит, — То ты почувствуешь его настроение. Но не задерживайся на одном месте. Это музей ненавидит больше всего на свете.
Голди заколебалась, вспомнив, как она сделала это в первый раз. А затем медленно коснулась рукой стены.
От нее потребовалась вся сила воли, чтобы сразу же не отдернуть ладонь. Дикая музыка, казалось, поднималась от горячего центра земли и вливалась в нее. Она заставляла кости вибрировать и переворачивала все в животе. От этого хотелось одновременно и плакать и драться. Когда она наконец убрала руку, то вся дрожала.
Тоудспит странно на нее посмотрел.
— Когда я сделал это в первый раз, — пробормотал он, — я упал. А сейчас все стало намного хуже.
Затем он быстро повернулся к стене, словно сказал больше чем собирался.
— Его надо гладить, — сказал он, — как Бру.
Он провел рукой по камню, словно успокаивал животное.
— А затем надо петь. Что-то вроде Хо-о-о-о. Мм-мм, о-о-о-о-о. И если все делаешь правильно, то музей будет тебе подпевать. Это его немного успокаивает. Хо-о о-о. Мм-мм, о-о-о-о-о.
Его голос скользил вверх и вниз, и порой от этого волосы на шее Голди вставали дыбом.
— Это песня херро Дана, — сказала она.
Тоудспит кивнул.
— Херро Дан считает, что это самая первая песня, которая появилась в начале времен. Еще до появления людей. Он считает, что все остальные песни появились из этой. Музей не слушает никаких других. Мм-мм-мм хо-о-о-о. Мм-о-о-о, мм-о-о.
Голди снова положила руку на стену. Дикая музыка лилась через нее, но теперь она немного отличалась. Казалось, она отвечает на звуки песни Тоудспита и играет с ними. Словно гигант побрасывает побрякушки в воздух. И в то же время гигант доволен ими и хочет играть еще и еще, и дикая музыка казалась довольна песней Тоудспита. Постепенно она менялась, становилась спокойнее, и вскоре музей и мальчик пели практически в унисон.
ХО-О-О-О. ММ-ММ О-О-О-О-О, — пел музей. — ММО-О-О ММ-О-ОМ, О-О.
Музыка все еще была ужасающе большой и даже сейчас были ноты, которые казалось, выбивались из ряда. Но больше они не вызывали в Голди желания плакать и драться.
Она нежно погладила стену.
Мм-о-о, — пропела она, изо всех сил стараясь попасть в мелодию. Ее голос казался жалим и смешным по сравнению с могущественной музыкой, поднимавшейся из глубин. Она остановилась, гадая, где же херро Дан и надеясь, что ничего с ним не случилось.
Тоудспит толкнул ее локтем.
— Продолжай.
Мм-мм. Мм-ммо-о, — она попробовала снова и опять не очень удачно.
Бру посмотрел на нее, склонив голову.
Он выглядит таким маленьким и безобидным, — подумала Голди, — но внутри он большой и намного более дикий, чем кто-либо может представить. И музей точно такой же.
Что-то всплыло в ее памяти. На секунду она вернулась в Старый Квартал. Она снова была в цепях наказания и мечтала о свободе. И она поняла, что не только собака и музей внутри гораздо больше.
Она снова положила руку на стену. Глубоко вдохнула.
Хо-о-о-о, — запела она, позволив толике своего любопытства и огорчения просочиться в голос. — Мм-ммо-о-о-о-о.
Музей, казалось, замер, прислушиваясь. А потом начал подхватил ее мелодию! Он подбросил ее в воздух и вплел в песню! Тоудспит ободряюще улыбнулся.
— Продолжай.
Голди гладила и пела. Бру прыгал около ее лодыжек, тявкая точно такие же странные ноты, и музыка бурлила в ней, так что вскоре она вся была переполнена энергией.
Когда она наконец отняла руку от стены, то чувствовала себя огромной. Размером с музей. С небо. Все казалось ясным и ярким. Гобелены, мох, белые цветы. Невозможно было поверить в то, что приближалась беда.
— Жаль… Ох, жаль, что мама и папа не могут прийти сюда, — сказала она.
На лице Тоудспита появилось отсутствующее выражение. Он достал из кармана монетку и начал перекатывать ее между пальцами, заставляя то появляться, то исчезать.
— Они в тюрьме, — сказал он, не отрывая глаз от монеты.
— Тебе не нужно напоминать…
— Тебе стоит знать, что произошло с ними. Им, скорее всего, придется окончить свои дни в Доме Покаяния, — в голосе мальчика проскользнула застарелая горечь. — Как ты смогла так сбежать и оставить их на милость Благословенных Хранителей?
Голди открыла рот, чтобы возразить, а потом закусила губу. У нее появилось странное чувство, что Тоудспит говорит не с ней.
— У тебя есть братья или сестры? — спросил он, все еще глядя на монету.