Однако к царю попало письмо не самого Пушкина (Жуковский оставил его у себя), а прошение матери поэта, написанное не без участия его друзей. Об этой затее Пушкин потом с досадой писал Дельвигу: «Зачем было заменять мое письмо, дельное и благоразумное, письмом моей матери? Не полагаясь ли на чувствительность..? ...Ошибка важная! в первом случае я бы поступил прямодушно, во втором могла только подозревать мою хитрость и неуклончивостъ».
Поэт был прав: Надежда Осиповна в своей просьбе к царю больше распространялась о материнской любви и просила о разрешении сделать ее сыну операцию в каком-нибудь городе. Царская милость выразилась в том, что царь разрешил Пушкину выехать для лечения в Псков, оставаясь там под присмотром властей.
Пушкин был раздосадован таким оборотом дела и, не скрывая своего возмущения, писал об этом Жуковскому из Михайловского в начале июля 1825 года:
«Неожиданная милость его величества тронула меня несказанно, тем более, что здешний губернатор предлагал уже мне иметь жительство во Пскове, но я строго придерживался повеления высшего начальства. Я справлялся о псковских операторах; мне указали там на некоторого Всеволожского, очень искусного по ветеринарной части и известного в ученом свете по своей книге об лечении лошадей.
Несмотря на все это, я решился остаться в Михайловском, тем не менее чувствуя отеческую снисходительность его величества. <...>
Дело в том, что 10 лет не думав о своем аневризме, не вижу причины вдруг об нем расхлопотаться. Я все жду от человеколюбивого сердца императора, авось-либо позволит он мне со временем искать стороны мне по сердцу и лекаря по доверчивости собственного рассудка, а не по приказанию высшего начальства».
Досада Пушкина объяснялась прежде всего тем, что «снисходительность его величества» сводила на нет очередной план бегства за границу, на этот раз через Дерпт, где жил в то время известный профессор хирургии Мойер, человек близкий Жуковскому. В случае, если бы официальные ходатайства не принесли результата, Пушкин думал добиться с помощью Жуковского разрешения ехать лечиться к Мойеру в Дерпт, откуда до границы рукой подать. В этот план был посвящен и А. Н. Вульф, который, вероятно, и должен был убедить Мойера выступить перед властями ходатаем о разрешении Пушкину приехать к нему в Дерпт для операции, причем решающим мотивом в этом ходатайстве должно было быть то, что лечение болезни Пушкина представляет интерес для медицины, в частности для такого известного хирурга, каким был профессор Мойер.
Предполагалось, что он же, в случае успеха побега, выступит и в защиту Пушкина, оправдывая его поступок безнадежным состоянием его здоровья и необходимостью искать лечения за границей.
Об осуществлении этого плана друзья условились информировать друг друга в иносказательной переписке о судьбе коляски, взятой будто бы Вульфом для переезда из Пскова в Дерпт. В случае согласия Мойера выступить с ходатайством за Пушкина Вульф должен был сообщить Пушкину о намерении выслать коляску незамедлительно обратно в Псков. Если же осуществление задуманного друзьями становилось сомнительным, то Вульф должен был сообщить в Михайловское о том, что он оставляет коляску в Дерпте.
Этот город стоял тогда на кратчайшем тракте за границу, и в нем обычно останавливались все, кто следовал из России на запад, и поэтому в Дерпте можно было узнать свежие столичные новости и различные толки. Вульф должен был следить и за тем, что говорилось здесь о Пушкине, и сообщать об этом поэту. В качестве шифра для этой информации друзья условились избрать обсуждение проекта издания полного собрания сочинений Пушкина в Дерпте. По их договоренности, слова главного цензора в этой переписке выражали бы настроение высшей правительственной власти относительно михайловского изгнанника; заметки первого, второго и т. д. наборщика — мнения того или другого из ее агентов.
Но не успели друзья приступить к осуществлению этого плана, как он неожиданно и довольно комически провалился. Добрейший Жуковский, не зная истинных причин отказа Пушкина ехать лечиться в Псков и думая, что его решительный отказ вызван отсутствием там хороших врачей, обратился к Мойеру с просьбой самому приехать в Псков для операции поэта, которому вскоре писал: «Решился ли ты сделать себе операцию и согласишься ли поехать для этого в Псков? Оператор готов. Это Мойер, дерптский профессор, мой родня и друг. Прошу в нем видеть Жуковского. Он тотчас к тебе отправится, как скоро узнает, что ты его ожидаешь».