«...Он все с ней, коли дома, — вспоминал кучер Пушкина П. Парфенов. — Чуть встанет утром, уж и бежит ее глядеть: „здорова ли, мама?“ — он ее все мама называл... И уже чуть старуха занеможет там, что ли, он уж все за ней...»
И когда Пушкин однажды узнал, что причиной, от которой няня вдруг «начала худеть», являются домогательства и притеснения экономки Розы Григорьевны Горской, он, никогда не вмешивавшийся в хозяйство, принял решительные меры. «У меня, — писал он брату, — произошла перемена в министерстве: Розу Григорьевну я принужден был выгнать за непристойное поведение и слова, которых не должен я был вынести. А то бы она уморила няню, которая начала от нее худеть».
Даже в ту пору, когда поэт особенно часто посещал Тригорское, он проводил в обществе няни много времени. А когда тригорские друзья на короткое время отлучались из дома, то няня оставалась чуть ли не единственным близким человеком, с кем он проводил свободное время.
В июне 1825 года Пушкин пишет Н. Н. Раевскому-сыну: «...у меня буквально нет другого общества, кроме старушки-няни и моей трагедии; последняя подвигается, и я доволен этим».
Часто поэт, взволнованный и довольный творческими удачами, читал няне только что созданные сцены трагедии, свои новые стихи:
На единственном сохранившемся до нашего времени изображении няни — барельефе скульптора-самоучки Я. Серякова — запечатлено типично русское лицо пожилой деревенской женщины, повязанной платком. Такой ее видел поэт «в глуши лесов сосновых», такой она осталась в памяти его современников. По свидетельству М. И. Осиповой, «это была старушка чрезвычайно почтенная — лицом полная, вся седая, страстно любившая своего питомца...».
Несмотря на то что няня была крепостной крестьянкой, поэт относился к ней как к равной себе, без тени какой бы то ни было снисходительности и покровительства. Когда в доме праздновали приезд друга поэта И. И. Пущина, то няню пригласили к столу и «попотчевали искрометным». В кругу друзей поэта она всегда была интересным и желанным собеседником, щедрой и приветливой хозяйкой.
Друзья поэта постоянно вспоминали Арину Родионовну в письмах к Пушкину как самого близкого ему человека, равноправного члена его семьи. Вскоре после отъезда из Михайловского Пущин в письме поэту от 18 февраля 1825 года писал в конце: «Прощай, будь здоров. Кланяйся няне. Твой Иван Пущин».
Когда Дельвигу стало известно об освобождении поэта из ссылки, то он, поздравляя его, беспокоился о няне: «Душа моя, меня пугает положение твоей няни. Как она перенесла совсем неожиданную разлуку с тобой?» А чуть позже Дельвиг, в другом письме, стремясь сделать Пушкину приятное, писал о ней: «Нынче буду обедать у ваших, провожать Льва. Увижу твою нянюшку и Анну Петровну Керн...» Любопытно, что Дельвиг упоминал здесь Арину Родионовну рядом с А. П. Керн, оставившей в душе ссыльного поэта яркое и сильное чувство.
О счастливых часах, проведенных в доме поэта в Михайловском, об атмосфере радушия, дружбы и праздничности, которую умела создавать Арина Родионовна, вспоминал и Н. М. Языков. Об этом он проникновенно писал в стихотворении «К няне А. С. Пушкина»: