В алтарной части собора, слева, лежит каменная плита с надписью: «Здесь положено тело младенца Платона Пушкина, родившегося 1817-го года, ноября 14-го дня. Скончавшегося 1819-го года июля 16-го дня. Покойся, милый прах, до радостного утра». Это могила младшего брата Пушкина, умершего в Михайловском и погребенного в его присутствии. Могила была скрыта под толстым слоем цемента во время ремонтных работ в монастыре в конце XIX века. Ее обнаружили при реставрации собора в 1948 году.
В соборе помещены документы, фотографии, рисунки, которые рассказывают об истории сооружения памятника на могиле Пушкина, о реставрационных работах на могиле в 1899—1902 годах и в 1953 году.
У стены стоит разбитый колокол, рухнувший с колокольни, взорванной фашистами. На колоколе сохранилась надпись: «...в Святогорский монастырь Пречистыя Богоматери честного ея умиления тщанием тоия обители игумена Инокентия весу в нем 151 пуд 10 фу лит на заводе московского купца Данилы Тюленева».
Справа от главного входа маленькая дверца ведет на лестницу, поднимающую к деревянным хорам, сделанным под потолком в виде балкона. Рядом еще одна дверь, которая ведет к монашеской келье. В ней воссоздана обстановка, типичная для монастырской кельи начала прошлого века. Строго и сурово убранство этой каморки: у стены стоит деревянный топчан с сундучком-подголовником, у щелевидного, как бойница, окна — деревянная парта. На ней старинные рукописные книги, перо с чернильницей, скамья, мерцающая лампадка.
Все это невольно воскрешает в памяти сцену «Ночь. Келья в Чудовом монастыре» в пушкинском «Борисе Годунове» и величественный образ мудрого летописца Пимена.
Работая в Михайловском над «Борисом Годуновым», Пушкин, по собственному его признанию, широко пользовался кроме других материалов старинными русскими летописями, стараясь в них «угадать образ мыслей и язык тогдашнего времени».
Близость овеянного историей Святогорского монастыря еще более усилила интерес Пушкина к русским историческим древностям. Не случайно здесь существовало предание о том, что Пушкин живо интересовался монастырскими книгами и древностями. Для чтения Пушкину отводили в монастыре келью, стену которой он испещрял своими надписями, так что после его ухода приходилось ее белить. Поэт был хорошо знаком с иеромонахом Василием, который тогда ведал монастырской библиотекой.
В то время Святогорский монастырь был своего рода исправительной колонией, куда за «прелюбодеяния», пьянство, богохульство, непослушание церковным властям и т. д. ссылали на «покаяние» монахов из многих монастырей. О том, какие здесь встречались колоритные типы монахов, свидетельствуют хотя бы такие записи игумена Ионы в монастырском диариуше (книге записей происшествий): «1820 мая дня Иеромонах Василей отлучился самовольно в слободку Тоболенец и напившись в питейном доме допьяна за неделю праздника девятой пятницы и продолжал до возвращения из Пскова крестного хода со Святыми иконами а в Ярмарку девятой Пятницы при многолюдном собрании, находясь в пьяном виде в неприличных монашескому званию и крайне соблазнительных и постыдных поступках, и в должности своей неисправным таскаясь в слободке безобразно в одном подряснике и ходя в ярмарочное время около лавок требовал от купцов на пьянство денег...»
Другая запись:
«1824 сентября 16 дня в воскресенье приходил сиделец Иван и жаловался на монаха Агафона, что он в 15 дня в субботу быв в кабаке и просил вина в долг у жены сидельцевой, а как она ему в долг не давала то он вскоча в застойку бил ее, изодрав ее рубаху и руку окусав.
В которые дни монах Агафон самовольно отлучался в слободку и дрался близ кабака с мужиками а не быв в монастыре сутки двое сказывался больным и привезен быв в телеге на завтре не был в заутрене а в обедню пришел пьяной и настоятель приказал Кирилы вывести за что и был посажен после обедни за здор с настоятелем при всей братии в цепь большую».
Все это хорошо было знакомо Пушкину, когда он создавал образы пьяниц-забулдыг, монахов Мисаила и Варлаама, в «Борисе Годунове». Отец Варлаам так и сыплет прибаутками да поговорками, не забывая о вине: «...отец Мисаил, да я грешный, как утекли из монастыря, так ни о чем уж и не думаем. Литва ли, Русь ли, что гудок, что гусли: все нам равно, было бы вино... да вот и оно!»; «выпьем же чарочку за шинкарочку»; «ино дело пьянство, а иное чванство»; «эй, товарищ! да ты к хозяйке присуседился. Знать, не нужна тебе водка, а нужна молодка, дело, брат, дело! у всякого свой обычай; а у нас с отцом Мисаилом одна заботушка: пьем до донушка, выпьем, поворотим и в донушко поколотим».