Почти в центре придела специальной оградой означено место, надпись на котором гласит: «Здесь в ночь с пятого на шестое февраля 1837 года стоял гроб с телом Пушкина».
Поэт погиб в пору расцвета своего поэтического гения: ему не было еще 38 лет. Уже вскоре после освобождения Пушкина из ссылки царь и его приближенные убедились, что поэт не изменил своему вольнолюбию, что им не удалось «направить его перо и его речи». И с этой поры поэт стал «свободным поднадзорным», а приближенная к двору светская чернь все сильнее затягивала его в тенета постылой ему придворной жизни. Особенно возмутила поэта издевательская по отношению к нему «царская милость» — тридцатитрехлетнему Пушкину был пожалован чин камер-юнкера, дававшийся восемнадцатилетним юнцам.
В одном из писем жене в ту пору Пушкин, с горечью признавая вынужденную материальную зависимость от правительства, решительно говорил, что не позволит унизить свое достоинство поэта: «...я не должен был вступать в службу и, что еще хуже, опутать себя денежными обязательствами. ...Теперь они смотрят на меня как на холопа, с которым можно им поступать как им угодно. ...Я, как Ломоносов, не хочу быть шутом ниже у господа бога».
С мужеством, непреклонной решимостью и смелостью Пушкин отстаивал свою свободу, свою честь первого писателя земли русской. «Мне мало того, — говорил он, — что мое имя не запятнано в глазах моих друзей и того круга знакомых, в которых я вращаюсь, мое имя принадлежит стране, и я должен следить за его неприкосновенностью всюду, где оно известно».
Когда придворная камарилья, по выражению Пушкина «мерзкая куча грязи», пыталась замарать его самого и его жену клеветой, анонимными пасквилями, гнусной интригой, поэт защищал свою честь с оружием в руках. На дуэли с Дантесом 27 января 1837 года поэт был смертельно ранен и через два дня скончался.
По многочисленным свидетельствам современников, десятки тысяч людей разных сословий прошли через петербургскую квартиру поэта в доме № 12 на Мойке, прощаясь с ним. Эта невиданная доселе демонстрация народной любви и признательности испугала царя. Власти опасались, что начнутся народные манифестации. До последнего момента держались в секрете время и место похорон.
Друзья поэта, выполняя не раз высказанное им пожелание быть похороненным рядом с Михайловским, хотели везти его прах в Псковскую губернию. Это было разрешено властями.
Весть о гибели поэта распространилась с молниеносной быстротой. Полицейские власти потом доносили правительству, что, по их сведениям, «многие расположены были следовать за гробом до самого места погребения в Псковскую губернию... что будто бы в самом Пскове предполагалось выпрячь лошадей и везти гроб людьми, приготовив к этому жителей Пскова».
Чтобы не допустить такого проявления любви к поэту, власти приняли все возможные меры предосторожности. Опережая траурный кортеж, полетело предписание управляющего Третьего отделения Мордвинова псковскому губернатору Пещурову: «...тело Пушкина везут в Псковскую губернию для предания земле в имении его отца... Посему случаю имею честь сообщить вашему превосходительству волю государя императора, чтобы вы воспретили всякое особенное проявление, всякую встречу, одним словом, всякую церемонию, кроме того, что обыкновенно по нашему церковному обряду исполняется при погребении тела дворянина. К сему не излишним считаю уведомить, что отпевание тела уже совершено».
Тело Пушкина было отправлено из Петербурга тайно в сопровождении жандармского офицера. Из близких поэту лиц прах его было разрешено сопровождать лишь А. И. Тургеневу. «Назначен я в качестве старого друга, — записал А. И. Тургенев в своем дневнике 2 февраля, — отдать ему последний долг. Куда еду — еще не знаю».
Только за несколько часов до отъезда Тургенев узнал, куда предстоит ехать. После похорон поэта он писал своей сестре А. И. Нефедьевой: «2 февраля[25] в полночь мы отправились из Конюшенной церкви с телом Пушкина в путь; я с почтальоном в кибитке позади тела, жандармский капитан впереди оного. Дядька покойного желал также проводить останки своего дорогого барина к последнему его пристанищу... он стал на дрогах, как везли ящик с телом, и не покидал его до самой могилы».
Дядька поэта, крепостной крестьянин Никита Козлов, проживший с ним вместе долгие годы, был потрясен горем. «Человек у него был, — рассказывал потом жандарм, сопровождавший тело Пушкина, — что за преданный был слуга! Смотреть даже было больно, как убивался. Привязан был к покойному, очень привязан. Не отходил почти от гроба; не ест, не пьет». Без разрешения властей, «самовольно», он поехал отдать последний долг Пушкину. В лице Никиты Козлова «крепостная Русь, крепостное крестьянство послали своего депутата хоронить своего народного поэта», писал А. В. Луначарский в статье «На могиле поэта», напечатанной в «Красной газете» в 1926 году.