А в наше время хронореставраторы со своей техникой всё делают, конечно, более капитально. Да… Затем среди тысяч современных молодых людей ищут человека, сознание которого наиболее близко по своей структуре подходит к сознанию того художника. Находят такую родственную душу, и, разумеется, если человек соглашается на эксперимент, то ему прививают, так сказать, личность художника. До поры до времени «такая прививка» никак не отражается на человеке, но в один прекрасный день человек приходит сюда, встречает никому не известные работы старого мастера и вдруг узнаёт их, узнаёт свою руку, свои мысли, которым уже пять, а то и десять веков. Миг озарения — и рождается вновь великий мастер, теперь уже в современной нам эпохе, с вполне современным типом характера. Немного противоестественно? Ничего не поделаешь, иногда и новому времени просто необходимы мастера, гении минувших столетий. Да, необходимы — и разбрасываться ими человечество не намерено. Так-то, всё Великое, утраченное в веках, возрождается вновь. Правда, кое-что оказывается неприемлемым для нового времени…
Последнюю фразу человек в кресле произнёс как-то по-особому, с какой-то затаённой грустью. И Риль вдруг почувствовал, что стоит на пороге своей тайны.
Слова о месте озарения всплыли в его Памяти. И по спине пробежала лёгкая дрожь. «Кто же я? — подумал он. — Неужели? Когда? Здесь? А не лучше ли оставаться самим собой? Впрочем, я ведь и останусь самим собой. Просто ещё одна скрытая до сих пор грань сознания обнажится, произойдёт превращение, перевоплощение…»
— Скажите, — спросил он. — А все эти эксперименты вполне безопасны, успешны?
— Вполне! — улыбнулся человек в кресле. — За всю историю хронореставрации личностей был один-единственный неудачный эксперимент. Как выражаются учёные, ошибочный. Результат этого эксперимента сидит перед вами! — мужчина в кресле многозначительно поднял голову.
— Вы?
— Да! — взгляд человека в кресле вновь устремился на огромное полотно картины, висевшей перед ним на стене.
Риль проследил за этим взглядом.
— Картина называется: «Битва при Ватерлоо», — любезно пояснил собеседник Риля. — Середина XIX века.
— Вы — автор?
— Отчасти! — грустно улыбнулся мужчина и, заметив непонимающий взгляд Риля, добавил: — В тот век я носил титул императора и весь мир знал меня под именем Наполеона.
— Как, вы были Наполеоном?
— Вот именно, был! Теперь понимаете, почему моё появление здесь, в XXII веке, трагическая ошибка? Увы! Войны ушли в прошлое. Сама память о них стала туманной, расплывчатой. Моя гениальность, мои военные таланты в этом веке совершенно излишни. Поэтому я и остался здесь при музее. Директор музея это всё, чего я достиг за двадцать лет. Не правда ли, какая насмешка судьбы — когда-то под моим командованием были миллионы людей, а теперь две сотни работников музея и тысяча роботов. Да, здесь не развернёшься. Время идёт мимо меня. Путешествия по милым сердцу местам былых походов, поездки во Францию, в Египет… Воспоминания, воспоминания… — всё, что мне остаётся. Старею, груз прежней жизни тяжёл, — человек в кресле улыбнулся. — Впрочем, не всё так безнадёжно. Выше нос, молодой человек! У меня теперь другие радости. Я встречаю пришельцев из прошлого и провожаю их в будущее. О! Вы удивитесь, если узнаете, сколько старых знакомых здесь можно встретить. Писатели, поэты, художники, музыканты, зодчие… Кое-кто из них служил в моих войсках… А! Кого только не бывает в этих залах… Я знаю, о чём вы думаете. У вас, мой мальчик, всё будет отлично! Да. Вы ведь тоже из XIX. Я вас немного помню. Ступайте на восьмой этаж, в двести двадцать первый зал, там вы кое-что узнаете о себе. Идите! Идите!
— Прощайте, Ваше Величество! — смущённо прошептал Риль и побрёл к выходу из зала. На пороге он обернулся.
Фигура бывшего императора, как и в первое мгновение встречи, бесстрастно застыла в золочёном кресле.
Старик вновь погрузился в золотые сны прошлого.
Риль переступил порог и ему стало страшно.
— Кто же я?
В одном он был уверен: никогда он не был ни диктатором, ни завоевателем.