Вскоре наступает момент, когда, кроме парочки, в помещении больше никого нет. Перемена, происходящая в их поведении, разительна – словно масла плеснули в огонь: забыв о «позе ценителя искусств», Брайтвизер стремительно перемахивает через ленту, преграждающую подступы к комоду. Он выуживает из кармана армейский швейцарский нож, выбирает из многочисленных инструментов отвертку и начинает развинчивать присмотренную витрину.
Четыре поворота на каждый шуруп – может, пять. Лично он считает эту статуэтку шедевром: она всего десяти дюймов в высоту, но как изумительно проработаны детали! Прародители смотрят друг на друга так, словно вот-вот обнимутся, позади вокруг древа познания обвился змий, запретный плод сорван, но еще не надкушен – человечество на грани падения. Услышав негромкое покашливание – это знак от Анны-Катрин, – он отскакивает от комода, легкий, проворный, и вновь переходит в режим созерцателя в тот самый момент, когда появляется смотритель. Швейцарский нож снова покоится в кармане, но теперь с выдвинутой отверткой.
Охранник заходит в помещение и останавливается, затем методично осматривает помещение. Брайтвизер дышит ровно. Музейный работник разворачивается, и едва он успевает выйти за дверь, как процесс похищения возобновляется. Вот так Брайтвизер и движется к цели, рывок-пауза-рывок, скачет по залу, стремительный, словно кузнечик: пара поворотов отвертки, покашливание, еще пара поворотов – и так далее.
Чтобы отвинтить первый шуруп под носом у непрерывно входящих и выходящих туристов и смотрителей, требуется десять минут сосредоточенной работы, даже включая осечки. Брайтвизер не носит перчаток: он готов оставить отпечатки пальцев, лишь бы не жертвовать скоростью и чуткостью прикосновений. Второй шуруп поддается не легче, однако в итоге откручивается и он; когда заявляются новые посетители, в очередной раз вынуждая его отскочить, теперь в его кармане уже два шурупа.
Анна-Катрин перехватывает его взгляд с другого конца зала, и он значительно похлопывает себя по груди, давая знать, что готов к завершающему этапу и вполне обойдется без ее большой сумки. Она направляется к выходу из музея. Смотритель заглядывал сюда уже трижды, и, хотя они с Анной-Катрин оба каждый раз оказывались в разных местах, Брайтвизер переволновался. Когда-то давно он работал музейным охранником – сразу после окончания средней школы – и хорошо осведомлен, что вряд ли кто-нибудь заметит такую мелочь, как исчезнувший или наполовину выкрученный шуруп, однако все толковые охранники обращают внимание на посетителей. Крайне нежелательно на протяжении двух обходов охраны подряд оставаться в одном и том же зале и затем что-нибудь из него украсть. Но три обхода подряд – это уже граничит с безрассудством. Во время четвертого, до которого по его часам осталось чуть больше минуты, его не должно здесь быть. Необходимо действовать – либо уходить немедленно.
Ему мешает группа туристов. Он украдкой поглядывает на них. Все они, с аудиогидами в ушах, столпились у одной картины. Брайтвизер решает, что они достаточно увлечены экскурсией. Момент критический: один взгляд какого-нибудь туриста – и его жизнь, считай, кончена, – и потому он больше не мешкает. Он убежден: вора до тюрьмы доводит не поступок. Сомнение.
Брайтвизер подходит к комоду, снимает короб из оргстекла с основания и аккуратно отставляет в сторону. Он хватает статуэтку из слоновой кости, фалды пиджака взлетают, когда он заталкивает добычу сзади под ремень брюк, затем поправляет просторный пиджак, чтобы спрятать статуэтку от посторонних взглядов. Пиджак слегка топорщится, но заметить это сможет только исключительно внимательный наблюдатель.
Он оставляет витрину из оргстекла там, где она оказалась – ему не хочется терять драгоценные секунды, устанавливая ее на место, – и выходит, шагая целеустремленно, но без явной спешки. Он понимает, что столь откровенное похищение будет замечено моментально и непременно поднимется тревога. Приедет полиция. Музей закроют, всех посетителей обыщут.
И все же он не бежит. Бегают карманники и похитители сумок. Он же спокойно продвигается к выходу из галереи, ныряет в ближайшую дверь, которую приметил заранее, – она предназначена для персонала, однако не заперта и не оснащена сигнализацией – и оказывается во внутреннем дворике музея. Он скользит по светлым камням вдоль увитой виноградом стены, и статуэтка колотит его по спине; добравшись до следующей двери, он ныряет туда и оказывается в музейном холле – прямо у главного входа. Он минует билетершу и оказывается на улицах Антверпена. Полицейские, наверное, уже едут, и Брайтвизер сознательно заставляет себя двигаться непринужденно, пошаркивая начищенными до блеска ботинками, пока не замечает Анну-Катрин; вместе они возвращаются на тихую улочку, где припаркована их машина.