Они в своей берлоге на чердаке, как и обычно, вдвоем, примерно в то время, когда была совершена кража «Адама и Евы». К этому моменту они уже прожили вместе пять лет. Анна-Катрин похожа на эльфа, миниатюрная (пять футов три дюйма), с ямочками на щеках и на подбородке, с короткострижеными и модно растрепанными светлыми волосами. Одна озорная завитушка падает ей на бровь. Он зовет ее Нена, а она его – Стеф, но это только наедине. Когда они на публике, в особенности когда они команда, ему нравится сочетание одной фамилии и одного имени: Брайтвизер и Анна-Катрин, – не по каким-то внятным причинам, прибавляет он, просто такое созвучие ласкает ему слух.
– Сто франков за посещение, – произносит Анна-Катрин, шаловливо глядя в объектив камеры. Ничтожная плата – примерно двадцать долларов США – за право войти в тайное королевство или в куда более соблазнительное место? Она протягивает руку, словно в ожидании денег.
– Слишком дорого, – дразнит ее Брайтвизер из-за камеры. Кадр перемещается, минуя прикроватный столик Анны-Катрин, уставленный сокровищами, на стену рядом с кроватью, где выстроились в шеренгу фламандские пейзажи семнадцатого века.
– Вернись, – воркует она. – Я тебя поцелую по-настоящему.
Она придвигается к объективу камеры. Стиснутое пространство комнаты пронизано чувственностью, и запись обрывается на этом месте, когда он опускает камеру, вероятно, чтобы ответить на поцелуй.
С Анной-Катрин у Брайтвизера с самого начала было все так же, как с произведениями искусства. Когда он видит прекрасное творение, в пальцах у него появляется дрожь, за которой приходят весьма ощутимые вибрации по всей коже. Как будто происходит замыкание в электрической цепи между ним и искусством, настраивая его чувства и встряхивая разум. Ощущения нарастают, завершаясь тем, что Брайтвизер называет coup de cœur – буквально «удар в сердце». И тут уж он точно знает, что преодолеет какие угодно расстояния, чтобы завладеть вожделенным объектом.
В последнем классе средней школы его единственными постоянными компаньонами были несколько парней, тоже помешанные на археологии. На дне рождения одного из них, осенью 1991 года, он познакомился с Анной-Катрин. Оба они были из старинных эльзасских семей, и с разницей в возрасте менее трех месяцев. Девушка показалась ему ошеломляюще прекрасной, и первый раз в жизни он испытал coup de cœur из-за живого человека. До этого у него не было серьезных отношений с девушками. «Я полюбил ее сразу», – говорит он.
Она тоже его полюбила. Все, кто знал Анну-Катрин и захотел о ней рассказать, описывают отношения пары как нездоровые, неадекватные и бесшабашные. Но все сходятся в главном. «Она полюбила его искренне и сильно», – говорит Эрик Браун, один из доверенных адвокатов Анны-Катрин, проведший с ней в беседах множество часов. «Она не из тех, кто делает что-то вполсилы». Когда речь идет о романтических отношениях, говорит Браун, Анна-Катрин либо вся в них, либо нет – никаких полутонов. «Это всегда твердое „да“ либо „нет“», – подчеркивает Браун, и Брайтвизер был безоговорочным «да».
Когда они познакомились, Брайтвизер еще жил с обоими родителями в просторном доме своего детства, «элитном особняке буржуа», как позже описала его Анна-Катрин полицейским. Она происходила из куда более скромной семьи. Отец Анны-Катрин, Жозеф Кляйнклаус, работал поваром, а мать, Жинетт Мюрингер, в детском саду. Анна-Катрин старшая из трех детей. В то время у семейства Брайтвизер еще имелся катер с каютой под палубой, и они совершали на нем многодневные прогулки по Женевскому озеру – озеру в форме полумесяца, окруженному зубчатыми горами, которые разделяют Швейцарию и Францию. Зимой Брайтвизеры катались в Альпах на лыжах. Летом они путешествовали по сельским регионам Эльзаса и обедали в старомодных гостиницах. Брайтвизер брал уроки тенниса и научился плавать с аквалангом (у него даже имеется сертификат). Ничего подобного не было у Анны-Катрин в юности.
Похоже, отношения с Брайтвизером пробудили в ней огромную жажду приключений. До него ее жизнь, по словам Брауна, была «вероятно, чуть скучноватой». Семья Анны-Катрин испытывала финансовые трудности. Какое-то время у них не было автомобиля, и она не научилась водить. «Ей недоставало страсти, – поясняет Браун, – и Брайтвизер обеспечил ее, и даже больше – он подарил ей ощущение полноты жизни».
В то же время она открыла ему глаза на еще большую красоту вокруг них. Брайтвизера всегда очаровывали разнородные предметы и стили, однако Анна-Катрин стала его подлинной музой эстетики, настаивает Брайтвизер, той самой, которая помогла сложиться его нынешним предпочтениям. «У нее был безупречный вкус», – говорит он, и к образчикам высокого искусства, и к популярным изделиям, от одежды до антиквариата и изобразительного искусства. Они частенько вместе отправлялись гулять по нестандартным музеям, как правило, небольших городков, где произведения, достойные королевского дворца, оказывались рядом с предметами, более подходящими для гаражной распродажи. Брайтвизеру и Анне-Катрин было все равно. Они оценивали каждый экспонат по вызываемым им эмоциям и обычно двигались по залам в благоговейном молчании. От одного ее присутствия рядом мир становился ярче. «Мы умели считывать ощущения друг друга, – говорит он, – потому и не было нужды разговаривать».