— Не двигайся, — велел Игнат. В его руке был мокрый платок, которым он стал вытирать кровь. Холодная влага приятно охлаждала разбитые губы.
— Она все видела? — спросил Данила глухо.
— Кто? — не понял Игнат. — А, барыня в коляске? Да, почитай, с самого начала. Сердце Данилы упало. Он чувствовал заботливые руки парня на лице, мокрый платок. Холодные капли побежали по шее, рубашка намокла. Значит, она сразу выскочила следом, прыгнула в коляску, велела догнать, хотела что-то сказать, объяснить, а он все разрушил своими руками.
— Какая жуть для нее, — вырвалось у него. Игнат удивленно посмотрел на сотоварища его отца:
— Почему? Ты не знаешь баб. Ей вполне могло понравиться. Примчался запыхавшийся квартальный в сопровождении ликующего мальчишки. Ему дали дорогу, мальчишка закричал, указывая пальцем на неподвижного Дьякова:
— Он вызывал! Квартальный окинул быстрым взглядом толпу, перевел взгляд на Данилу:
— У него были причины, да? Ты под арестом, парень.
— За что? — устало спросил Данила. Ему было все равно. Наталья видела его в звериной драке, видела с окровавленными кулаками, озверевшего.
— В участке разберемся. Хотя бы за драку. Толпа шумела. Несколько крепких мужиков поперли грудью на квартального:
— Все было по-честному! Они дрались по уговору, мы свидетели. Из толпы выдвинулся пузатенький мужчина в пенсне, сказал дрожащим голосом:
— Это было ужасно. Но я свидетельствую, что каждый мог отступить. Никто ни на кого не нападал. Нравы в этом краю дикие, но нарушений закона не было. Народ одобрительно загудел. Квартальный в затруднении огляделся, сплюнул в сердцах:
— Так какого дьявола меня звали. Там конокрады на базаре! Вылейте господину ведро воды на голову. Нет, лучше вызовите доктора! Похоже, он в нем нуждается больше, чем во мне.
7 глава В чужом пиру похмелье
Князь выглядел ужасно, когда на следующий день явился в контору. Потемневший, с кругами под глазами и резко обозначившимися морщинами. Он нервно ходил взад-вперед по кабинету, не зная, что делать, за что взяться. Горячий характер не раз подводил его в Петербурге. Крутой, независимый в суждениях, он навлек недовольство, был переведен в Москву, потом назначен начальником строительства железной дороги. Когда и там не смолчал, обнаружив казнокрадство, те же влиятельные чины сумели добиться его перевода сюда, на Дальний Восток. Признаться, князь в первые дни возненавидел Приморье. Кто же в восторге от ссылки, но потом, узнав людей этого края, познакомился с этой новой породой человечества, начал понимать, а затем и полюбил необузданность, лихость и бесшабашность, ту предельную свободу, в которой человек раскрывается во всей красе. Но этот же горячий характер заставил наорать на Ковалева. Может быть, тот заслуживал, но ведь накричал с ходу, не разобравшись, не дав слова сказать в защиту. Он застонал от стыда, даже глаза закрыл. Как дедушка-крепостник, право же! Ковалев такой же человек. Может быть, даже лучше. Это нужно постоянно напоминать себе, чтобы не сорваться в барскую спесь, не дать права гнусным инстинктам взять верх. Накричал, оскорбил молодого купца. Черт с ним, с купчишкой, но оскорбил и тяжело обидел единственную дочь, которую любит больше жизни. Его Наталья, нежная и удивительная, вобравшая в себя все лучшее, что было в длинной родословной князей Волконских! Дочь — гордая, нежная, интеллигентная, самоотверженная. Хотел же оставить ее в Петербурге у дяди — так обиделась, заявила, что ее прабабушка поехала в Сибирь на каторгу, только бы не разлучаться с родным человеком, а он думает, что она, княжна Волконская, оставит родимого и очень любимого батюшку одного? Теперь она заперлась, плачет навзрыд. Велела передать через прислугу, что не сойдет вниз, если он не отыщет молодого Ковалева и не извинится перед ним. Конечно, это сгоряча, он не намерен извиняться перед этим мерзавцем, посмевшим после всего еще и явиться к нему в дом, но как-то смягчить надо. Да и чересчур блестели глаза у Арнольда Дьякова, не преувеличил ли? Надо пригласить этого удалого куп– ца Калашникова, расспросить, разобраться. Он вызвал Соловьяшкина, помощника, велел:
— Разыщи Данилу Ковалева, пришли ко мне. Кажется, он остановился на постоялом дворе. Полдня он занимался делами, все валилось из рук. К обеду явился Соловьяш– кин, сказал очень ровным голосом: