— Приведи запасную лошадь. Мы поедем туда, где был убит князь. Парень оглянулся на отца, тот нетерпеливо кивнул, и он исчез за дверью. Никого не удивило, что китаец распоряжается людьми своего врага, а тот не спорит. Данила украдкой перевел дыхание. Если бы потащили Дьякова в суд, тот бы с блеском защитился, вышел бы победителем, а он, Данила, остался бы ожидать виселицы. Не надо быть особо изощренным адвокатом, чтобы в суде доказать виновность Ковалева и непричастность Дьякова. Но Ген Дашен живет на Дальнем Востоке давно. Даже Ворошило, не такой уж старожил, все понял. Для городского суда улик нет, там чернильные души, там все по бумагам, а выигрывает тот, у кого лучше подвешен язык, но тут все понятнее и проще. Илья привел гиляков, которые нашли убитого князя. Для них читать следы проще, чем гимназисту букварь. Понял это и Дьяков, судя по выражению его лица. Он хотел вскочить, но на плечи нажали с двух сторон: шрамолицый и осанистый.
— У нас цивилизованная страна! — сказал Дьяков гневно. — Почему тут распоряжаются китайцы? И как можно верить гилякам, этим инородцам? Если у вас есть обвинения, подавайте на меня в суд! Он был бледным как мел, крупные капли пота катились по лицу. Пристав вздохнул, с сожалением покосился на раскрытые двери в соседнюю залу, где стоял роскошно накрытый стол, и произнес:
— Мы трое — свидетели, что Ворошило, Ген Дашен и Ковалев поклялись жить в мире и согласии, как подобает жителям Российской империи и добрым христианам. Кто нарушит, того найдет кара Божья, о земной позабочусь я. Отец Павел тяжело поднялся, объявил:
— Должен вас покинуть, чада мок. На дальнем руднике кого-то покалечили. Он размашисто зашагал к двери. Пристав вскочил, бодро засеменил за ним:
— Отец Павел, если покалечили, то это моя епархия! Вы уж, того, не суйтесь. Я ж не лезу насчет душ. Дьяков вскочил. Его лицо теперь было желтым, как у мертвеца. Глаза бегали по сторонам, руки тряслись.
— Подождите! — закричал он. Голос сорвался на визг. — Семен Тимофеевич! Пристав, почему вы уходите? Пристав занес уже ногу за порог, неторопливо повернулся:
— У меня дела.
— Вы слышали, в чем меня обвиняют? Вы должны меня арестовать! Пристав пожал плечами, ответил сочувственно:
— На каком основании? Вы сказали, что это ложь. Меня выгонят со службы, если я посмею взять под стражу такого уважаемого человека. Нет, я не позволю такого неуважения к вам. Васильев увел Наталью, отец Павел ушел раньше. Исчезли сыновья Васильева. Остались только Ворошило с сыновьями, Ген Дашен с помощниками да гиляки– следопыты. Пристав окинул напоследок взглядом комнату, сказал благожелательно:
— Хорошо, когда все миром. Теперь смогу пробыть на руднике дней пять. Вы тут без меня не буяньте, хе-хе! Дверь за ним захлопнулась. Шрамолицый с одной стороны, а осанистый с другой подняли Дьякова. Он дико огляделся по сторонам, на него смотрели как на повешенного. У двери и окна стояли крепкие парни с ружьями. Дьяков гаркнул что было сил:
— Семен Тимофеевич, вернитесь! Я сознаюсь, это я убил князя! Через открытое окно донесся удивленный вскрик полицейского. Загудели голоса невидимой толпы. Дверь распахнулась, появился пристав. На его лице было сомнение.
— Я убил, — торопливо повторил Дьяков. — Возьмите меня под стражу! Пристав с сомнением смотрел на него. Голос его был колеблющимся:
— Все-таки трудно решиться арестовать такого уважаемого человека.
— Они свидетели, — выдавил Дьяков, обводя рукой присутствующих. — Они подтвердят.
— Что их слово против слова такого уважаемого человека, — возразил пристав с большим почтением. — Гиляки, бродяги, купчишки. Если в их прошлом покопаться, то куда им, с их суконными рылами, супротив вашего дворянства! Вы лучше изложите все как есть на бумаге. Чтобы я, хе– , не оказался в преглупом положении! Дьяков взял ручку, заколебался. Его глаза исподлобья обшаривали угрюмые лица присутствующих. Шрамолицый со свистом втянул сквозь зубы воздух, придвинулся. Осанистый с готовностью опустил ладонь на плечо адвоката со своей стороны.
— Я пишу, пишу, — заторопился Дьяков. Его пальцы дрожали, но он заставил бежать перо по бумаге быстро и ровно. Пристав зашел сбоку, внимательно читал. На миг поднял глаза, встретился взглядом с Данилой. В его глазах было одобрение. Дьяков понял, что у него выбор не ахти. Либо признаться в убийстве и предстать перед судом, где после месячного разбирательства с соблюдением всех формальностей ему назначат смертную кару, либо начисто все отрицать, после чего под конвоем отвезут на место убитого князя. Там после короткого суда следопытов он закончит жизнь на суку уже к вечеру. Пристав кликнул городовых. Дьякову скрутили руки за спиной и, подгоняя пинками, увели. Старого князя любили, в городе не найдется присяжного, который бы оправдал убийцу. Ворошило сказал взволнованно: