— Долг, долг давать. Чувствуя, что за спиной собираются переселенцы, Данила спросил:
— Отдавать чем будем? Торговец ответил моментально, будто отрепетировал весь разговор и вел по нему Данилу, как бычка на веревочке:
— Лис лови, соболей, белок. Шкурки! Зачем сиди сложа руки? Верно, подумал Данила с досадой. Дожили, китаец учит. Вслух сказал:
— Чем и как? Рыбу палками били, смехота! Соболя палкой не пришибешь.
— А у тебя ружье, — ответил китаец резонно. — Патроны надо? Порох надо? Что надо? Говори! Данила почесал в затылке, понимая, что и другие сейчас полезли в затылок по расейской привычке, начинают раздумывать.
— Показывай товар, — со вздохом сказал Данила. Он подумал, что, пока посмотрит товар, успеет подумать, понять, как дальше быть, и решит: брать или не брать. Но сам понимал, что брать надо. За зиму, хотя она еще только началась, обнищали. Обтрепалась одежка, кончилась мука, зерно берегли для посева. Нужны неводы, раньше о них не подумали. В землянке Карпа разложили товары по полатям, детишек перегнали в половину Данилы. В мешках была мука, при ви-> де которой,у переселенцев загорелись глаза, в тюках — ситец, пуговицы, нитки, иголки, стеклянные бусы.
— Почем мука? — спросил Карп как можно равнодушнее.
— Три рубля, — ответил купец.
— Три? — ахнул Карп, не веря своим ушам. — Ты сказал — три?
— Три, — кивнул китаец и заулыбался. — Совсем даром, правда?
— Да это же грабеж! — задохнулся Карп. Мужики возмущенно загалдели. Китаец пожал плечами.
— Вы сидеть, жопы греть! Я купец, сам запрягай собак, сам грузи, сам вези. Вы не хотеть за три? Приезжайте в лавку, отдам по два! Данила оглядел рассерженные лица. Дьявол! Хитрый китаеза прав. Сидим, задники попрели, весны ждем. А этот шурует по реке, сопкам. Их взгляды встретились. Китаец спросил:
— Берешь?
— Мне нужны лыжи, — ответил Данила, загибая палец. — Дробь, порох. Денег сейчас нету, отдам летом.
— Зимой, — сказал китаец. — Зверя бей', шкурки неси. Еще в долг дам. Ты сильный, я вижу. Отдашь.
— Постараюсь, — сказал Данила тяжело, — я постараюсь. Когда китаец распродал всю муку и товары, сказал наставительно:
— Зимой ягоды ешь! Копай, копай в снегу еще. Помрешь, не будешь кушать. Не найдешь, кору грызи, в воде вари — пей! Они уселись в сани, гикнули на собак. Впереди сидевший помощник огрел псов длинной палкой, нарты рванулись вперед. Дед Захар, глядя вслед, сказал угрюмо:
— Ишь, заботится, помрем — долг не отдадим! Данила в раздумье проговорил уважительным тоном к рисковому купцу:
— Переселенцы и впрямь мрут как мухи. С кого долг взыщешь? Не боится рисковать. Данила начал собираться на охоту. Конечно, муке цена полтинник, но это в лавке, когда выкладываешь наличные. А в долг, да еще с доставкой… Надо самому наведаться в лавку. Китайцы да хунхузы вольно ездят по этой земле, а он, Данила Ковалев, за полгода так и не отошел дальше чем за версту. Разве он не на своей земле? …Добыв дюжину белок и двух соболей, Данила запряг коня в розвальни, оделся потеплее. В задок саней бросил шкурки, ружье положил рядышком. Прошлый раз прямо перед домом здоровенный секач дорогу перебежал, даже не перебежал, а перешел, нагло поглядывая на человека маленькими злыми глазками. Мороз был сильный, лед по реке сверкал синими искрами. Данила кутался, терпел, но холод заставлял вскакивать, бежать рядом с санями. Разогревшись, валился на сани, отдыхал, потом холодные иглы пробирались под шубу, и снова бег по льду, кое-где занесенному снегом.
Он лежал, слушая скрип и шелест под полозьями, когда впереди послышался лай. Дыхание еще стояло колом, в горле першило, в груди сипело, и Данила некоторое время прислушивался, не в силах подняться. Лай стал громче, и Данила сел, потрогал ружье. Впереди из белесой мглы вынырнула собачья упряжка, за ней еще одна. В передних нартах сидели двое, в задних — трое. Рослый вожак с ожесточенным лаем, даже не лаем, а хрипом, кинулся на коня Данилы, за вожаком потянулась вся стая. Конь испуганно всхрапнул, попятился, вожак прыгнул, норовя укусить за ногу, но шлея дернула его назад, он подтянул собак ближе, снова бросился, на этот раз промахнулся или конь успел убрать ногу, а в третий раз, когда на солнце блеснули острые, сахарно-белые клыки, Данила выстрелил. Пес подпрыгнул, ударился о лед. Из пробитой головы потекла кровь, над ней поднялся горячий пар. Из нарт с угрожающими криками выпрыгивали люди. Данила повел ружьем: