половому принести полный обед, позаботиться о большом черном жеребце у коновязи и лишь затем сел за стол и оглядел людей за столами. Их было немного. Однако они резко отличались от переселенцев, затурканных крестьян серединки России. Нет голодных глаз, а есть хищные, жестокие и бесстрашные. Тут готовы на любой риск ради золотой жилы, связки соболей, а то и просто так, ради ухарства. За соседним столом обедали два кре– мезных мужика. Один из них настоящий медведь, если только медведь мог быть таким туго сплетенным из жил, намотанных на толстые кости. И весь будто из коричневого камня — битый ветрами, стужей, глаза у него твердые, уверенные. Второй был попроще, но тоже хваткий, быстрый — не привычный деревенский чудило, каких любят держать возле себя вожаки всех мастей. Данила поймал на себе короткий прицельный взгляд, и мышцы сами собой напряглись. Второй был гораздо опаснее своего могучего приятеля. Дальше стояли два пустых стола, а за последним веселилась целая компания. Шумели, хвастались, пели и обнимались. В трактире пахло кислыми щами, жареным мясом. Тут собирались бродяги, отпетые варнаки, ловцы удачи. Каждый верил в себя, свою судьбу. Каждый считал, что именно он — сильнейший, удачливый. Иначе на кой черт забираться в эти дикие края? Никто из них не готов к тому, чтобы кому-то уступить. Это Данила понимал хорошо. Хватит, науступался там, в старой деревне. На новом месте и держаться надо по-новому. Тут тебя никто не знает, тут примут таким, каким себя подашь. Надо подавать таким, каким хочешь быть. Уловив момент, когда Данила дохлебал наваристые щи с мясом, половой ловко выхватил пустую миску, взамен поставил широкую тарелку, где исходила горячим соком молодая курица или скорее всего тетерка. Вместо гарнира — полдюжины стеблей черемши. Оно и понятно: мясо в лесу бегает дешевое, а крупу и картошку пока что везут из России. Толстенный мужик, медведистый и крепкий, осушив уже стопки четыре водки, все присматривался искоса к Даниле. Когда он повернулся к нему всем корпусом, лавка жалобно скрипнула, спросил гулким голосом:
— Эй, хлопец, ты сюда по делам или как?
— И по делам и «как», — буркнул Данила через плечо.
— А по каким делам? Хозяйский голос раздражал. Мужик привык распоряжаться, это чувствуется,
— По какому изволю, — ответил Данила недовольно. Он все также не оборачивался, отвечал через плечо. – Ясно? Мужик набычился, кровь ударила, лицо потемнело, раздулся, как петух. По всему видно, решил Данила, что давно уехал от общины, а то и совсем не жил в ней, никогда ни перед кем не ломал шапку, с ним разговаривали только почтительно.
— Слушай, хлопец, — сказал мужик грозно, — ^ы не любим бродяг. Ты не беглый случаем? Лучше всего убирайся подобру-поздорову. Данила чуть подвинулся на лавке, чтобы видеть медведистого, ответил размеренным голосом, в котором закипало бешенство:
— Слушай теперь меня, хлоп. Слушай очень внимательно, повторять не стану. Я еду, куда изволю. Разрешения ни у кого не спрашиваю. Ясно? Мужик грузно вскочил, едва не опрокинув стол. Правая рука Данилы выпустила ложку, и не успела та стукнуться о поверхность стола, как черное дуло винтовки глядело медведистому прямо в лоб. Данила хищно улыбался, палец лежал на курке, а винтовка не колыхалась. Толстяк застыл, глаза его щупали напряженное лицо молодого парня. Второй мужик поднялся, давая Даниле увидеть, что он не угроза, обнял собутыльника за плечи, Даниле сказал примирительно: