— Сейчас пойдешь к Луизе и будешь с ней шерсть плести, пока ноги не переломала. Поняла? — снимая ее с бочки, спросил Весий.
— Поняла.
— Даже спорить не будешь? — с сомнением посмотрел на нее Весий.
— А чего спорить? Мне все равно к Луизе надо. Ей волосы еще убирать. Одна она не справится, — ответила Мируша и поковыляла вниз, чем-то напоминая раненую птицу, которая по зиме лапу отморозила. Весий же оглядел комнату. Как раз подойдет для матери с большим семейством. Если еще под присмотр трех детей возьмет, так и вовсе хорошо будет. С этими мыслями он пошел следом за Мирушей.
Мируша молча убиралась в комнате Луизы, пока та сидела около окна и пряла пряжу. Она это делала так сосредоточенно и внимательно, что казалось Луиза решила этим на жизнь зарабатывать.
— Лу, я тебя обидела чем? — спросила ее Мируша. — Чего за молчание? Как я могу вину загладить, если не понимаю ее? И опять молчание. Обидел кто? Так только скажи. Я ему украдкой травы подсыплю, от которой живот прихватит. Так сразу за ум возьмется, когда будет все грехи вспоминать. Ну вот, уже улыбнулась.
— Это ты в тот раз такое сделала с Хартом?
— Я хотела. Он к служанкам приставал, а так как его отец всегда прощал, то от него спасу не было. Но он сам траванулся. Нажрался тухлого мяса.
— Зачем? — с интересом спросила Луиза.
— А ему его впарили, как заморскую еду. На самом деле стушили, травой посыпали и дураку в три дорого продали. Поэтому это не моих рук дело. Но я от души радовалась, когда он три дня мучился и чуть не помер.
— Злая ты.
— Справедливая, — Мируша отложила веник и села рядом с Луизой на скамью.
— Так в чем дело?
— Домой хочу. Не могу я здесь жить, — не скрывая слез, ответила Луиза.
— Дорога назад закрыта. Это давно надо понять.
— Я знаю, но… — Луиза разревелась. — Но больше не могу!
— Рассказывай, — забирая у нее шерсть, велела Мируша. — Не смотри на меня, как на врага. Я тебе во врагах никогда не была. Помнишь, как мы мальчишкам в кровати лягушек подкинули, когда они тебя дразнить начали?
— Это ты подкинула, а потом еще и от Тэти получила.
— Ага, пришлось всю комнату вымыть. Правда, я тогда зачем-то в печку полезла.
— Не вспоминай. Помню, как мы тогда вернулись с прогулки, а вся комната в саже и ты посреди комнаты стоишь.
— Я думала, что Тэти меня убьет, — рассмеялась Мируша.
— Отец не дал. И долго смеялся над твоей проделкой. А я тогда его испугалась.
— Его никто из нас не знал. Тэти рассказывала, что он себя в каждой ситуации по-разному ведет. А моя матушка говорила, что он словно маски меняет. Мне тогда казалось, что он каждый день достает карнавальную маску и надевает ее. Еще думала, что у него этих масок должно быть много. Но почему-то он мне их не показывал. Я еще к нему забралась в кабинет эти маски поискать.
— Не нашла? — улыбаясь, спросила Луиза.
— Он меня поймал, когда я открыла ящик стола, а там были одни бумаги, — ответила Мируша. Она не стал рассказывать, как Карл Конрт вначале рассердился на нее, но когда услышал про маски, посадил к себе на колени и долго объяснял, что человек меняется под ситуацию. Что для каждой роли должна быть своя маска. Она тогда поняла его через слово. И все-таки уточнила, что у него правда нет масок? Он подтвердил, что нет. Но пообещал ей подарить красивую карнавальную. Она тогда попросила страшную маску, чтоб все ее боялись. Мальчишки бы точно пугались, когда она выходила бы из-за угла. Смешно, но ее желание сбылось. Или все-таки грустно… — Веселые тогда были времена. Но хватит воспоминаний. Мне тебя пытать, чтоб понять кому лягушек в кровать подсовывать?
— Князю.
— О как! Хм. Не думаю, что он лягушек испугается, а животом будет мучиться, так мне же его и лечить придется. Эта лекарка ничего не умеет.
— О чем я и говорю. Не получится ничего поменять.
— А чего хоть менять надо? Лу, то что происходит между мужчиной и женщиной — это нормально. Непривычно, но потом и понравиться может, — сказала Мируша.
— Как это может нравится? — поморщилась Луиза.
— Ну, как… Как от поцелуев, — ответила Мируша.
— Меня от них тошнит, — выпалила Луиза.
— От поцелуев? — уточнила Мируша.
— Мы с ним лежим в одной кровати. А он ко мне целоваться лезет. И такой запах противный. А еще у него борода неприятная. И руки…
— Чего руки?
— Он меня лапать начал, как Харт. А я не знаю, что делать.
— В ответ бы полапала.
— Чего?
— Он тебя, ты его.
— Зачем мне его лапать?