Я раньше всегда о чем-то мечтала. Влюблялась. Или мне казалось, что влюблялась. Тогда и работа спорилась. А сейчас нет этой мечты. Как будто кто-то мне сказал, что сказок не бывает. От этого печально стало.
— Сказки есть. Как и волшебство. Хотя бы зима пройдет и придет весна — чем тебе не сказка и не волшебство?
— Знаю, но вроде все вокруг такое необычное, радостное, а я радости не чувствую. Потом все это пройдет. Но сейчас аж до слез.
— Щеколду я тебе поставил. Теперь можешь спокойно спать. Никто без приглашения к тебе не зайдет, — сказал Силий. Он снял куртку и повесил ее на крючок. Сел напротив Мируши. Она настороженно посмотрела на него. Силий взял клубок и спицы, на которых было связанно что-то невразумительное. Начал это распускать.
— Что ты делаешь?
— Сама же сказала, что без шапки уши отморозишь. Свяжем тебе шапку, — набирая петли, ответил он.
— Ты что, умеешь?
— Раз взялся, значит умею.
— И зачем?
— Чтоб ты уши не отморозила и нитки слезами не поливала.
— Лучше бы пошел на праздник. Там веселее, чем шапки вязать.
— Я там был. Лучше с тобой посижу. Или найдешь причину опять меня выгнать?
— Пока причины не вижу, — ответила Мируша. — Но обязательно придумаю.
— Как придумаешь, так скажешь. Так со мной общаться не хочешь?
— Ты мне не нравишься. А зачем общаться с людьми, которые не нравятся? — завороженно наблюдая, как мелькают спицы в его руках, спросила Мируша.
— В этом что-то есть. Только смелости не всем хватает это в лицо сказать. Обычно люди юлят.
— А я не люблю юлить, — ответила она. — Поэтому меня и не любят.
— Нужно чтоб любили?
— Не знаю. Мне чего-то не хватает. Даже Борис тех чувств, что раньше вызывал не вызывает, — она тоскливо вздохнула. — Ну почему у меня так не получается, как у тебя? Я тут столько мучилась, а получилась ерунда. У тебя же красиво выходит.
— Давно умею и вяжу, поэтому и получается. Чего-то не подумал, что можно было бы и мелкому что-то связать. Надо будет заняться. На детей мелкие вещи быстро получаются. Когда-то на детей вязал. Правда говорил, что жена этим занимается.
— А сейчас так не говоришь?
— Сейчас стало все равно, чего там кто подумает. И жены не стало. Прикрываться некем, — он грустно улыбнулся. — И чего ты там к Борису не испытываешь? Я так слышал вы враждовали?
— Это он враждовал. А мне Борис нравился. Он красивый. Только я ему не нравилась. Но это верно, только мечтать было приятно.
— Мечтать о том, что не сбудется, любить человека, зная, что он тебя не полюбит — понятно.
— Что тебе понятно? — вспыхнула Мируша, аж на стуле подскочила.
— Что тебе нравится просто мечтать, — спокойно ответил Силий.
— Ты мне не нравишься, — сказала она.
— Я понял. Расскажешь чем?
— Не знаю. Просто не нравишься. Раздражаешь.
— Бывает. Чайник поставь. Теплого с тобой попьем.
— А если я не хочу с тобой чай пить?
— Можешь не пить. Я один его пить буду. Чайник только поставь, если хочешь, чтоб у тебя шапка к завтрашнему дню была готова.
— Без чая шапки не будет? — спросила она.
— Может хватит упрямиться, Поточка.
— Кто?
— Птичка. Все думаю, как тебя назвать. Ты не Луиза и не Мируша. Серая птичка со сломанным крылом. Поточка. Назвать тебя тем именем, что дали при рождение, ты сама против этого. Но и чужим именем кликать не хочу. Неправильно это. Как будто ты пытаешься чужую шкурку на себя примерить, жить за кого-то. А я хочу, чтоб ты своей жизнью жила, — он отметил, что Мируша вздрогнула от его слов.
— Ты мне не нравишься, — упрямо повторила она.
— Правильно. Где мне с Борисом тягаться. Он вон где, а я здесь рядом. Вот и не нравлюсь, — усмехнулся Силий.
— Пойду воды налью в чайник, — сказала она, и выскочила из комнаты. Силий только головой покачал. Самая настоящая Поточка. Пугливая, гордая и часто недооцененная за серый цвет крыльев, но поющая так, что до струны души наизнанку выворачивала. А ведь правда чем-то она его задела, раз не получалось ее из головы выкинуть, как бы он не старался ее забыть, а мысли о ней возвращались.
Она уснула. Свернулась калачиком на кровати и спала. Он всего вышел на минуту, но этого ей хватило, чтоб крепко уснуть. Силий укрыл ее одеялом. Мируша попросила, чтоб он от нее отстал и не трогал ее, но так и не проснулась. Если бы так сильно не возмущалась, может и не стал бы трогать, а тут прям возникло желание поступить наперекор, но он взял себя в руки и пошел дальше ее шапку довязывать.
Как ни странно, но желания напиться не было. Словно отрезало. Давно такого не было, хотя на душе остался осадок сожаления. Сожаления, что он не смог пронести чувства к Саше через всю жизнь, а ведь хотел. Он думал, что без нее ему жизни нет. Тут же пришлось признать, что Птичка ему в душу запала. Что-то в ней такое было. Непонятное и притягательное. Серая шейка, которая разучилась летать и вынуждена была остаться зимовать на пруду.