Екатерина, вернувшись к себе, не могла уснуть, она была, точно Наташа Ростова после первого бала, полна впечатлений. Решила поделиться ими с бароном Гриммом, села за письмо, описала всё, что припомнила, даже начертила план дворца, указав место, где сидела, с немецкой точностью отметила, сколько времени провела в Таврическом дворце, похвасталась тем, что это их совместная с Потёмкиным постановка. И закончила:
«Вот как, сударь, посреди тревог, войны и угроз диктатора (т.е. короля прусского) мы проводим время в Петербурге»55.
Обошлась казне эта «постановка» меньше, чем освоение Крыма, однако немало стоила. Но ведь, если любить, то любить по-царски…
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-11-
Приветствую Вас, Серкидон!
Позвольте присовокупить к рассказу о князе Таврическом такую историю.
«Однажды, уже находясь в зените славы и могущества, за дорогим столом сделался светлейший князь как-то вдруг мрачен и стал ногти грызть. Гости и слуги притихли, ожидая, что будет. А светлейший молвил:
«Может ли человек быть счастливее меня? Всё чего я ни желал, все прихоти мои исполнялись, как будто каким очарованием: хотел чинов – имею, орденов – имею, любил играть – проигрывал суммы несчётные, любил давать праздники – давал великолепные, любил покупать имения – имею, любил строить дома – строил дворцы, любил дорогие вещи – имею столько, что ни один частный человек не имеет так много и таких редких, словом, все страсти мои в полной мере выполнялись».
С этими словами швырнул светлейший об пол фарфоровую тарелку и мрачнее тучи ушёл в спальню»56.
Заметили, Серкидон, о женщинах ни слова, настолько не считал князь многочисленных поклонниц и любовниц каким-то достижением.
Что же случилось? Всё было у человека, а счастья не было. Или Григорий Александрович его не заметил, или не там искал, и счастье человеческое не в исполнении желаний, а где в другом месте…
Опустошив казну за трое суток на полмиллиона рублей, Потёмкин, простясь с супругой, отъехал в места приложения недюженных сил своих. На юг. Там он продолжил осваивать просторы российской империи и расширять их. А как всё расширил и всё освоил, почувствовал близкую свою кончину. Не мог светлейший жить вполнакала, могучий организм, рассчитанный, казалось, на вечную жизнь, израсходовал он к пятидесяти двум годам… В четырёх стенах умирать князь не захотел, приказал закладывать карету, захотел последний раз увидеть степи, почувствовать ветер с Чёрного моря…
Там в степи на голой земле и отошёл… искали по всем карманам империалы – глаза закрыть, но не нашли, казак подал медные пятаки, ими и закрыли глаза: и тот, что всё в жизни повидал, и тот, что видел поменее…
Весть о смерти Потёмкина поразила императрицу, трижды она падала в обморок, терзалась и долго плакала. Записала нетвёрдой рукой: «Страшный удар разразился над моей головой, мой выученик, мой друг, можно сказать, человек-идол, князь Потёмкин-Таврический умер…»
Это было письмо к барону Гримму. Про то, что потеряла она мужа, писать было на всю Европу нельзя, об этом и в России знало уже только пятеро.
«Это был человек высокого ума, редкого разума и превосходного сердца. Цели его всегда были направлены к великому. Он был человеколюбив, очень сведущ и крайне любезен… В эту войну он выказал поразительные военные дарования: везде была ему удача – и на суше, и на море…»
И не было в словах этих, хотя и сказанных посмертно, преувеличения, был Григорий Александрович человек удачливым, многогранным, а в пассионарности его сомнений нет никаких.
«Им никто не управлял, но он сам удивительно мог управлять другими. Одним словом, он был государственный человек: умел дать хороший совет, умел его и выполнить…»
Тут Екатерина Алексеевна опять разрыдалась: «Нет Гришеньки, умер на сырой земле, а кажется только вчера, коленопреклонённый руку целовал…»
«… у него был смелый ум, смелая душа, смелое сердце. Благодаря этому мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на толки тех, кто меньше нас смыслил. По моему мнению, Князь Потёмкин был великий человек, который не выполнил и половины того, что был в состоянии сделать».
Через неделю признается она в письме к тому же адресату:
«Теперь вся тяжесть правления лежит на мне».
Только после безвременного ухода соправителя узнала царица, как тяжела она, шапка Мономаха. Непомерно для неё тяжела… С момента смерти Потёмкина страна управлялась уже нетвёрдой рукой…