Падёж надежд, прощай, Париж! Брантом остался в замке, отныне озоруя только на страницах книг. «Всё про Брантома,//Бегу из дома…»
Вчера я так и не получил письмишко из издательства. У них на почте, видите ли, была пятница, и они закрылись пораньше. Попробую сегодня, в субботу, получить это письмо, о содержании коего догадываюсь.
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-31-
Приветствую Вас, Серкидон!
Не было ни гроша, да вдруг – алтын! То я месяцами не получаю ничего, то два письма сразу. Первое – из издательства, я всё-таки дошёл до почты. Всё так, как ожидалось, рукопись мне вернули, под тем предлогом, что не родились ещё мои читатели. Да-да, Серкидон, любезная дамочка так и написала, рукопись, мол, прекрасна, но читать её некому. Присоветовала подождать, когда сойдёт на нет гадко-гаджетово племя, когда появятся вновь люди, которые начнут читать бумажные книги, вот тут-то и вы со своей книгой, сравнимой с «Войной и миром»… «Улиссом»… «Одиссеей».
Понятное дело, я огорчился – и за читателей, и за себя стало обидно. Зато второе письмо, вернее, даже не письмо это, а весточка, от Вас, Серкидон, была приятна. В конверте только фотография. Молодёжь на природе, какой-то пикничок, не иначе. На первом плане Вы с рыженькой, коротко стриженой девушкой. Вы оба улыбаетесь. На обороте надпись: «Я и моя Виктория».
Простите мне моё нахальство, Серкидон, это наша совместная виктория! Вспомните Овидия:
Но не забудь, победитель, повергнув под меч амазонку,
В надписи гордой сказать: «Был мне наставник Назон».
Поверьте, Серкидон, моя радость была искренняя… Но этим посланием Вы порядком смешали мои планы. Я ведь хотел ещё долго писать Вам о рыцарях. О таких и об этаких. Закончить я хотел пушкинским паладином. Это который «С виду сумрачный и бледный,//Духом смелый и прямой». Который «Ave Mater Dei191 кровью» вывел на щите.
Вовсе не в качестве примера для подражания хотелось упомянуть пушкинского паладина, напротив, хотелось мне убедить Вас не тратить жизнь лишь на одно поклонение. Так, как поступил «молчаливый и простой», а может быть, и слишком простой мужчина.
На что же следует тратить свою жизнь? А вот тут планировалось мною перейти к теме «Fabricando fit faber, age puod agis» – «Трудом создаётся мастер»192. Основной акцент темы – как найти своё, то самое единственное дело в жизни. Создатели фильма «Секрет» правы в том, что «Нет на небесах доски, на которой прописана твоя цель и твоё Предназначение».
Молния подсказала Предназначение Мартину Лютеру. Непостижимым образом с юности знал свой Путь Николай Рерих. Дмитрия Донского наставил Сергий Радонежский193. Эти люди – исключительные исключения. В основном каждый мужчина ищет, и порой мучительно, то, чем он будет заниматься. А далее создаёт себя трудом. Как функция творит орган, так ремесло создаёт мужчину.
Не настраивайтесь быть баловнем судьбы, готовьтесь стать тружеником. Пастернак говорил: «Поэзия всюду, она в траве, стоит нагнуться и поднять её». Коко Шанель признавалась: «Мода и в небе, и на дороге». Микеланджело утверждал: «Скульптура делается просто: берёшь каменную глыбу и отсекаешь всё лишнее». Иоганн Бах на просьбы открыть секрет своего виртуозного музицирования улыбался: «Всё очень просто – нужно только нажимать нужные клавиши в нужное время». Примерно также сказал
Джакомо Казанова об искусстве обольщения – говорить нужные слова в нужном месте, в нужное время».
Это – кокетство великих. Нужно быть прирождённым поэтом, чтобы увидеть, как растёт рядом с травой (не ведая стыда) поэзия. Нужно быть выдающимся модельером, чтобы в силуэтах туч увидеть покрой платья, а при порыве ветра – развивающийся женский шарфик. Нужно быть великим ваятелем, чтобы отбить лишнее в глыбе. Нужно быть гениальным музыкантом, чтобы попадать по нужным клавишам в нужное время. Нужно быть большим мастером соблазнения, чтобы в заветном месте суметь открыть клавиши души прекрасной дамы. Заметим также, что всех этих «баловней судьбы» судьба не баловала, они всегда были великими тружениками. Чего желаю и Вам…
«Нет ничего лучшего, чем делать доброе дело в жизни, – пришёл к выводу Екклесиаст. – Остальное всё суета и томление духа».
Натолкнуть Вас, Серкидон, на Ваше доброе дело в жизни могут давно в меня запавшие и совсем не по возрасту мудрые строки из «Вертера». Вот что пишет двадцатипятилетний Гёте Вам, его ровеснику:
«Как отрадно мне всем сердцем ощущать бесхитростную, безмятежную радость человека, который ставит себе на стол своими руками взращённый кочан капусты и в одно мгновение переживает вновь всё хорошее, что связано с ним, ясное утро, когда он сажал его, и тёплые вечера, когда его поливал и радовался, глядя, как он растёт».