Серкидон, история отношений Бунин-Куприн – человеческая дружба и писательское соперничество – не менее интересна, чем их произведения. Поинтересуйтесь, не пожалеете.
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-5-
Приветствую Вас, Серкидон!
Не писал Вам с неделю, извините. Мотанулся по делам в Москву. Давний друг зазвал, но про Вас помню. О ранее написанном тоже помню…
Предлагаю выступать конкретней. Тема – «Муж и жена – одна сатана». Иван Алексеевич Бунин + Вера Николаевна Муромцева.
Для начала снова о Бунине.
«Писатель для писателей», «последний классик», «отдельный поэт» серебряного века, иноходец художественного слова. Великий стилист, прозу которого можно переписывать от руки километрами, и рука не устаёт. Тысячи страниц перечитал Иван Алексеевич зоркими глазами, тысячи листов исписал сначала робкой, затем твёрдой, потом нетвёрдой, а под конец и дрожащей рукой. Извёл на писание десятки вёдер чернил, и до последнего его вздоха рядом с ним была жена – Вера Николаевна. После кончины писателя предметом её забот и попечений стали бунинские произведения…
Вера Муромцева была слушательницей естественного факультета Высших женских курсов, девушкой из дворянской старомосковской семьи, с большими и, казалось, хрустальными глазами. Красивая холодноватой, застывшей красотой. Она немного походила на Мадонну кисти неизвестного живописца. Познакомилась с Буниным на литературном вечере в доме Зайцевых.
Борис Константинович Зайцев15 написал об этой встрече так: «На одном сборище таком встретил он у нас тихую барышню с леонардовыми глазами, из старинной дворянской семьи… Вера Николаевна Муромцева жила у родителей в Скатёрном, училась на курсах, вела жизнь степенную и просвещённую. С женой моей была в давнишних добрых отношениях»16.
Изящный, худой, с острой бородкой, боковой пробор, острый взгляд. Вот и всё, что запомнилось. Никакого особенного впечатления молодой писатель на девушку не произвёл, а уж сказать, что сердечко ёкнуло, и вовсе нельзя. К тому же о писателях она слышала, что у них вечные романы и по нескольку жён. Зачем? Для жизни и одной любви – много. Но, как потом заметит Вера Николаевна: «Суженого конём не объедешь»17. Да как объехать, если Бунин «копытом стал бить» погромче сказочного Сивки-Бурки. Где ни появись скромница Вера, тут же Бунин – вставал перед ней, как лист перед травой. И закружил молодую головушку словами да взглядами… А как закружил, повёл себя дерзко, «комплекса Мадонны» не испытывая, коршуном уцепился в добычу, точно знал, что без этой женщины «Окаянные дни» не перемочь, «Жизнь Арсеньева» не пережить, по «Тёмным аллеям» не побродить… А друзья-знакомые решили, что дело в стихах: мол, читал Ваня стихи, читал, да и зачитал девушку.
Стихи кончились быстро, началась суровая проза жизни, Вера Николаевна стала писательской женой. Это значит: и секретарём, и критиком, и нянькой, и громоотводом. Каждый день она готовила, стирала, мыла, чистила, перепечатывала. Широко открытыми глазами смотрела она в рукописи Бунина и имела мужество закрыть глаза на его амурные похождения…
С Буниным иначе было нельзя. Если он умудрялся влюбляться в вымышленных героинь – в чужих и собственных, – то уж когда рядом оказывалась живая обольстительная женщина, только и успевал Иван Алексеевич произнести слова Блаженного Августина:
«Господи, пошли мне целомудрие, но только не сейчас!..»18 А дальше несло его, как осенний лист по земле… И носило так листок до полной его желтизны и сухости… лет до шестидесяти пяти…
Однажды, а дело было уже в эмиграции, в доме Буниных появилась молодая женщина с фиалковыми глазами. Иван Алексеевич представил её, как ученицу. Но это была муза. Она стала порхать около Бунина то на террасе грасского дома, то на лесных тропинках, то на пляже в Канне. Вместе они работали над самым значительным произведением писателя – «Жизнь Арсеньева». Многие эпизоды этого повествования автор и муза проговаривали, гуляя то по ниццкой дороге, то по склонам, то по берегу. Затем автор садился за письменный стол, а муза, обратясь молодой женщиной, удивлялась: «… глядя на него, я думала, что и правда относительно существование вещей, лиц и времени. Он так погружён сейчас в восстановление своей юности, что глаза его не видят нас и он часто отвечает на вопросы одним только механическим внешним существом. Он сидит по двенадцать часов в день за своим столом и если не всё время пишет, то всё время живёт где-то там… глядя на него, я думаю об отшельниках, о мистиках, о йогах – не знаю, как назвать ещё, – словом, о всех тех, которые живут вызванным ими самими миром»19.
18
Всю жизнь я повторяю слова блаженного Августина: «Господи, пошли мне целомудрие, но только не сейчас…» эта фраза меня всегда умиляла, до чего же она прекрасна», – закончил Бунин. Валентин Лавров, «Холодная осень», с.306.